Читать «Три версты с гаком. Я спешу за счастьем» онлайн - страница 26

Вильям Федорович Козлов

— Татьяна… гм… как её отчество?

— Васильевна, — сказал мальчишка.

— Татьяна Васильевна вас в угол поставит…

— Не поставит, — ухмыльнулся один.

— Она не злая, — прибавил второй.

— Сколько у вас уроков сегодня?

— Пять.

На крыльце показалась Татьяна Васильевна.

— В угол я вас не поставлю, — сказала она, — а вот после уроков посидите в классе целый час.

Взяла нарушителей за руки и, бросив на Артёма насмешливый взгляд, увела в класс.

Артём стоял возле школы и задумчиво смотрел на изрезанное перочинными ножами крыльцо. Сразу за школой шумели сосны. У забора, пришлепывая мягкими губами, щипала свежую лоснящуюся траву буланая лошадь. Распугав кур, из подворотни вымахнула большая длинношёрстая собака. Внезапно остановившись посреди дороги, принялась яростно чесать задней ногой лохматый бок.

Глава пятая

1

Стоя на лестнице, прислонённой к дому, Артём заколачивал досками окно. Гвоздь согнулся, пошёл в сторону. Чертыхнувшись, он достал другой и забил рядом.

— Ты что же нам, земляк, всю перспективу портишь? — услышал Артём знакомый голос.

Во дворе стоял Носков. Сегодня он был в синем потёртом пиджаке, широких зелёных галифе с красным кантом и начищенных хромовых сапогах. Артём давно обратил внимание, что большинство мужчин в Смехове носили солдатские гимнастёрки, кирзовые сапоги. А вот председатель был в хромовых, офицерских.

— Уезжаю, — сказал Артём, нацеливаясь молотком в очередной гвоздь. Один раз он уже попал по пальцу.

— Зачем же ты окна — то заколачиваешь?

— Ну, чтобы жулики не забрались…

— Дед твой, Андрей Иваныч, жил открыто, и достаток его известный… Вряд ли кто додумается в твоей избе кубышку искать.

Артём опустил руку с молотком. Действительно, чего это ему пришла в голову блажь заколачивать окна? Повесил замок и поезжай. Но отступать уже было поздно: два окна заколочены, осталось одну доску приколотить на третье.

Закончив дело, Артём подошёл к Кириллу Евграфовичу. Худое, с пропечёнными на солнце скулами и тонкими губами лицо председателя было хмурым.

— Недолго же ты у нас погостил, — сказал Носков.

— Дачником не привык прохлаждаться, а для работы здесь нет никаких условий: изба низкая, тёмная. Я уж не говорю, того и гляди развалится… Мне света много нужно, Кирилл Евграфович.

— Гляжу, избалованный вы народ — художники… А ты возьми да поправь избу — то! Сделай повыше да посветлей.

Артём присел на бревна, закурил. Солнце уже скрылось, и на посёлок из — за леса наползала сиреневая дымка. На крыше соседнего дома с дребезжанием крутился самодельный деревянный флюгер. Это Санька, сын Николая Даниловича Кошкина, сегодня смастерил и поставил.

Кирилл Евграфович присел рядом. Артём протянул ему сигареты, но тот отказался. Достал «Беломор» и тоже закурил.

— Парень ты, видно, работящий, — помолчав, сказал председатель. — День — деньской бродишь по селу, лесу — все рисуешь. Небось целую папку изрисовал? А зачем тебе все это? Башня, станция, лес? Так в папке и останется?

— Может, и в папке, — ответил Артём.

— В искусстве я не шибко разбираюсь, — продолжал Носков. — Ну, в Третьяковке был, в Эрмитаже… Так, все наскоком, долго в городе не задерживаюсь, да и других дел там по горло хватает. Жена, дети уйму заказов надают, так что больше по универмагам, чем по театрам да музеям… Твоих картин, сам понимаешь, я не видал, а вот как ты считаешь, есть у тебя такие, чтобы потом в музее висели и народ на них смотрел? Я понимаю, бывает, при жизни и не дождёшься такого, но сам — то ты должен чувствовать: есть у тебя такие картины? Или ещё не нарисованы?