Читать ««Существованья ткань сквозная...»: переписка с Евгенией Пастернак, дополненная письмами к Евгению Борисовичу Пастернаку и его воспоминаниями» онлайн - страница 437

Я спросил папочку:

– Ты хочешь сказать, что поручаешь нашей защите все, что ты оставляешь?

– Нет, совсем не то. Я хочу, чтобы вы были к этому безучастны и чтобы эта вынужденная безучастность не была вам обидна и в тягость.

Он дышал все реже и реже, пульса не было. Мучительно было видеть движения его губ, как у рыбки, вытащенной из воды.

Почти как продолжение разговора с нами, но несколько громче, обращаясь к врачу и сестрам, он сказал:

– Какая у вас следующая процедура – кислородная палатка? Давайте кислородную палатку.

Минут через десять его не стало.

К маме я приехал только под утро, после телефонного разговора с Оксфордом. Она не спала и горько пеняла мне за то, что я не дал ей присутствовать при папиных последних минутах. Наутро мы поехали с ней в Переделкино.

В ту ночь внезапно потеплело, и единым порывом в саду зацвели вишни. Та самая аллея, которую он сам когда-то посадил, теперь наполняла воздух умиротворяющим благоуханием.

Вечером мы присутствовали на отпевании, которое совершал в той же маленькой комнате архимандрит Иосиф из Переделкинской церкви.

В этой книге адресатом последних папиных писем и автором воспоминаний о его последних годах оказываюсь я. Это может создать неверное впечатление, будто мамина роль в его жизни стала меньше. Писем не было потому, что она жила в Москве, они часто виделись с отцом, разговаривали по телефону. У нее он узнавал все обо мне, и потому его письма ко мне в Черкассы и Кяхту относились только к тому времени, когда ее голос не мог заменить моего. Каждое ее свидание с папой по-прежнему оставалось для нее праздником. При нем она была весела и приподнята, старалась поддержать его и успокоить, потому что, как и раньше, он делился с ней всеми своими бедами и огорчениями и нуждался в ее сочувствии. Держась при нем молодцом, после его ухода она обычно сникала и часто плакала, жалея его и чувствуя его растущую с годами усталость. Она видела в нем загнанную лошадь, которую все эксплуатируют и любят постольку, поскольку живут во всех отношениях за его счет. Она говорила, что его ценят лишь как курицу, которая несет золотые яйца.

Друг с другом они разговаривали короткими фразами и, казалось, понимали больше сказанного, с полуслова, без разъяснений. Она не надолго пережила папочку и скончалась 10 июля 1965 года от кровоизлияния в мозг.

Евгений Пастернак

Реквием

Requiem aeternam dona eis,

Domine, et lux perpetua luceat eis.

1

Да будет свет – лиловый полдень леса.Мачтовых сосен бронзовый отвесСтоит опорой синему навесу.Прозрачно звонок в эту осень лес!Неяркий свет, как сумрак мирозданья,Ничем не обусловленного дня,Который завершится в ураганеИли затмится, синеву храня.Ковер душистых трав таит дубрава,Цветет лиловый вереск, мох растет, —Былинка каждая полна сознаньем праваНа свет и неизменный обиход.Развитие без воли непреклонно,Сторицей восполняется урон,И вольно жить природе по законам,Свободным от резонов и препон.

2

Блажен художник, чей талант – вниманье.Исполнено животворящей волейВсе, что он сделал, – Божие созданье,Как зверь и птица, как река и поле.Оно реально не законом копий, —Подобья мертвого изведанным явленьям,А верностью вселенной – в полном скопеДвижений жизни к новым откровеньям.Естественно, как зов иль возглас боли,Необусловленно и откровенно,Кристаллизованной земною сольюВыходит мысль из векового плена.Он не творец, а инструмент, что поднят.Не вольный быть виновным или правым,Блажен творящий именем ГосподнимИ верою – не замыслом лукавым.

3

Настанет день тоски и боли смертной.Волна стенаний хлынет за порогС крыльца в озноб и оторопь рассвета.Конец мучителен и безнадежно строг.Так входит смерть, и пустота без краяНас окружает – тот бесцветный свет,В котором мысль следа не оставляетИ для поступков оправданья нет.

4

Идущих шаги – это шорох морского прибоя,И ребра ладьи похоронной до боли врезаются в плечи.Ни капли участия эти мгновенья не стоят,Все кончено – ты неизменен и вечен.Корявые ветви деревьев качает над мертвою зыбью,И путного слова друзья не промолвят на сходке.Чужое волненье, – никчемная оторопь рыбья.И грохот земли по бортам перевернутой лодки.

5

Не дышит горизонт, застыло мореТуманное, белее молока,И сушь песка уже с дождем не спорит,И каплет время с мокрого сука.Страницы писем в каплях слез, струитсяСлепая влага, всхлипом раздвоенРазбег полей, и сосен вереница,Платки у лиц, и кладбища границы,И свежее надгробие твое.Намокших листьев спутанная мякоть,Ветвей слезоточивый купорос.Не думать, не глядеть и вечно плакатьС деревьям – не утирая слез.

6

Над полем и соснами – вечный покой,Недвижный небесный шатер голубойНедремлющий ветер и солнечный светИ в нем ни ответа, ни жалости нет.

7

Что делать нам – осиротелым?Проходят дни, уходит год.Глядишь – столетье пролетело,Переменился обиход.Живая память быстротечна,Ее не заготовишь впрок.Самим собой пребудет вечноБлестяще сделанный урок,Как жизнь от домыслов далекий,Без одобрений и прикрас,Способный ждать любые срокиВсеобщего признанья час.И нам не выдумать преданье,И близости не передать,И памятников очертаньеЯ не могу предугадать.