Читать «Удивительные истории о веществах самых разных» онлайн - страница 127

По словам Ю. М. Лотмана, «исследователь литературы, который надеется постичь идею, оторванную от авторской системы моделирования мира, от структуры произведения, напоминает ученого-идеалиста, пытающегося отделить жизнь от той конкретной биологической структуры, функцией которой она является. Идея не содержится в каких‐либо, даже удачно подобранных, цитатах, а выражается во всей художественной структуре (курсив наш. – Авт.). Исследователь, который не понимает этого и ищет идею в отдельных цитатах, похож на человека, который, узнав, что дом имеет план, начал бы ломать стены в поисках места, где этот план замурован. План не замурован в стену, а реализован в пропорциях здания. План – идея архитектора, структура здания – ее реализация. Следовательно, вне структуры художественная идея немыслима».

Он же обратил внимание на один парадокс поэтического искусства: «Если… считать, что поэт выражает те же мысли, что и обычные носители речи, накладывая на нее некоторые внешние украшения, то поэзия с очевидностью делается не только ненужной, но и невозможной – она превращается в текст с бесконечно растущей избыточностью и столь же резко сокращающейся информативностью».

В реальности информативность поэтической речи выше, чем у обычной, – недаром в Древнем Риме риторика, то есть умение организовывать слова для выступлений, – явно смежное с поэзией ремесло, считалась важнейшим из искусств, недаром поэт, по мнению Пушкина, призван «глаголом жечь сердца людей». Мы, конечно, имеем в виду особую информативность: никто не станет писать стихами учебник квантовой физики. «Метаморфозы» Овидия, хотя и излагают систему взглядов на земной мир, являются скорее метапособием, слишком красивым для целенаправленного использования в учебных целях.

Чтобы «хотя отчасти» (Б. Л. Пастернак) проникнуть в смысл этой «темной материи», надо вспомнить о том, чего мы от поэзии ожидаем помимо мастерства. Выражаясь простыми словами, мы ждем от нее (1) нового слова о мироздании, (2) глубины чувства, также выраженного хотя бы отчасти по‐новому, ну, и (3) красоты и гармонии. Звучит суховато, но, кажется, так оно и есть. Да, чуть не забыли про недостаточное, но необходимое условие поэзии (как и любого искусства): она (4) обязана быть бескорыстной, как правильная молитва.

«Новое», разумеется, привязано к времени, в котором живет поэт. Уже написанные до него откровения не то что отправляются на свалку («сбрасываются с парохода современности», как требовал юный Маяковский), но снабжаются знаком копирайта, набранным 36‐м кеглем и жирным шрифтом; на какое‐нибудь «на холмах Грузии» навешивается табличка «не трогать», а иной раз и «осторожно, злая собака». Переосмысливать – да, разумеется, но ни в коем случае не подражать. Не простят.

То же самое «не замай» относится и к глубине чувства. Тут уместно привести стихи Баратынского, исполненные неприкрытой обиды честного мастера на халтурщиков: