Читать «Сообщение» онлайн - страница 3

Бахыт Кенжеев

«Унижен раб, грядет аттила…»

Унижен раб, грядет аттила,на свадьбе спирта не хватило,и тело лазаря смердит.Но се – на радость всем народамсын плотника бредет по водам,воображенье бередит.И се – акын ближневосточныйпод рокот музыки непрочнойтем, кто не клонит головы,поет про подвиг сына девы.Пророки прошлого, о где вы,как бы торжествовали вы!И се – с лицом невзрачней мела —спаситель гордый неумеломнет теста липкого комок,нахмурясь пред учениками,чтоб сотворить из хлеба камень,который сам поднять не смог…

«Фонарь, аптека, улица ночная…»

Фонарь, аптека, улица ночная,возможно, церковь, то есть пыльный складстройматериалов, юность надувная(напыщенная), подростковый ад,подруга робкая в индийских или польскихштанах, тоска собраний комсомольских,не слишком трезвый богословский спорс Сопровским. О, мытищинский кагор!«Твой мертвый Ленин врет, как сивый мерин, —хохочет друг, – о чем ты говоришь?Велик Господь, а мир четырехмерен,нет гибели – есть музыка и мышьподвальная, ученая, грызущаято сыр, то хлеб, действительная, как(по умнику немецкому) все сущее…»Как многие, он умер впопыхах:недописав, недолюбив, недопив,не завершив азартного труда.Душа его меж влажных снежных хлопьевплывет, озябшая, – Бог весть куда…

«Где нелегкий хлеб влажен и ноздреват…»

Где нелегкий хлеб влажен и ноздреват,и поверхность грузного виноградаматова, словно зеленоглазый агатнешлифованный, где ждать ничего не надоот короткой воды и долгого камня, где луч(света росток) по-детски легко такрвется к земле – не яростен ли, не колючли закат на обрыве жизни? Скорее кроток.Я тебя люблю. И слова, впотьмахнедосказанные, остаются живы,как в тосканских сумерках, на холмахперекличка яблони и оливы.

«Вот и зрелость моя, ряд огородных пугал…»

Вот и зрелость моя, ряд огородных пугал(гипертония, тщеславие, Бог живой) —притомилась. Пора осваивать новый уголзрения. Например, с луговой травойне спеша срастаться. Радоваться туману.Не бояться ни заморозков, ни хищных губмолодой коровы. Весело и безымянношелестеть на ветру. Былинка всякая – жизнелюб.Солнце палит. Овчарка без толку лает.Холодеет день в осьминожьей короне гроз.Некоторые цветут, а другие не успевают,но не плачут об этом за отсутствием глаз и слез.И ответ на замысловатый вопрос простогопроще. Осень. Солома, сено. Речь выспренняя суха.Неуёмный простор усиливает до стонавыдолбленную из ивы дудочку пастуха

«Есть в Боливии город Лима… или в Чили? Да нет, в Перу…»

Есть в Боливии город Лима… или в Чили? Да нет, в Перу.Мое время, неумолимо истекающее на ветрувязкой кровью, знай смотрит в дырочку в небесах,и грибов не ест,и все реже зовет на выручку географию отчих мест, —где в предутренней дреме сладкой выбегает, смеясь,под дождьстихотворною лихорадкой одержимая молодежь,путешественники по дугам радуги. Где вы? Вышли? Ушли?Как любил я вас, нищие духом, бестолковая соль земли.Где ты, утлая и заветная, после «а» говорящая «б»,подарившая мне столько светлой неуверенности в себе?Я не вижу тебя, моя странница, как ни всматриваюсь, покак звездным иглам дыхание тянется – сирой ниткоюбез узелка.