Читать «Мы - хлопцы живучие. Повесть» онлайн - страница 96
Иван Киреевич Серков
- Что это такое, я спрашиваю? - тычет он Нинке под нос какую-то железяку. - Ну, что?
- Ну… крылышки от бомбы, - отвечает бригадирша.
- Кры-ы-лышки, - передразнивает комбайнер. - У меня от этих твоих крылышек ножи полетели. Убрать у вас руки отсохли. Вот развернусь и уеду…
Да что ему Нинка? Он однажды даже у председателя колхоза, товарища Мороза, при нас спросил, знает ли тот, куда ему идти.
Кого-нибудь другого Мороз съел бы заживо, а комбайнеру сошло с рук.
Про нас с Санькой и говорить не приходится. Тут не разберешь, то ли мы возчики зерна, то ли слуги для комбайнера.
То ключ ему подай, то молоток поищи, то сбегай за версту к мужчинам, которые косят тот несчастный ячмень, и попроси у них табаку на цигарку, то воды принеси напиться. А если теплая, так еще и поглядит на тебя, как бог на червяка. Будто это мы отвинчиваем в его комбайне гайки, теряем болты, рвем цепи и подкидываем под ножи крылышки от бомб. И мы все терпим. Терпим потому, что когда эта громадина все-таки оживет и потащится вслед за трактором, то можно взобраться наверх и, как на капитанском мостике, проехать по полю, гордо поглядывая, как где-то там внизу наши девчата гнут спины с серпами. А вечером можно с этаким безразличным видом при случае сказать:
- У нас на комбайне полный порядок.
Можно словечко подкинуть мудреное: шнек, агрегат, контакт. Мы их знаем уйму.
Одно только плохо - не каждый вечер нам удается побывать на гулянке. Частенько нас посылают ночью оттаскивать солому от молотилки. И неохота, да Нинка уговорит. Так уж мягко стелет: хлопчики, хлопчики, хлопчики. Мы и любенькие, мы и дороженькие, и на нас вся бригада держится. Если уж такие ударники и стахановцы, как мы, не пойдут, так неизвестно, что и будет. Чуть ли не свет вверх ногами перевернется. Вздохнешь и пообещаешь прийти. А вечером, когда зайдет солнце, когда совсем стемнеет и по пути на вечеринку запоют девчата, тебе просто свет не мил.
звенят девичьи голоса на всю улицу. А тут еще бабушка словечко забросит:
- Иди уже, зовет…
Я завожусь, как говорит наш комбайнер, с пол-оборота. Гляну, не слыхал ли бабушкиной издевки отец, и в атаку:
- Иди, иди… У тебя одни гулянки на уме, а солому кто будет таскать - черт лысый?
Но бабушку так легко не остановишь. Она, прибирая посуду после ужина, будет ворчать, пока не уйдешь из хаты:
- У меня гулянки на уме… гулянки на уме. Засиделись в холостяках. И сын, и батька. А у меня гулянки-хворобянки на уме…
Все это говорится не столько для меня, сколько для отца.
Мое холостяцкое положение бабушка ставит в строку, должно быть, для удобства. Она боится, что мы с отцом наведем вскорости полную хату хозяек: один - невестку, второй - мачеху. Тогда она посмотрит, как они поладят у печи. Вот смеху будет!
Только пусть наши с отцом жены не надеются: она их и к загнетке не подпустит. Сыскались на все готовенькое. Словом, перепадает нам с отцом на баранки, только выслушивай.
А мне некогда долго слушать, нужно скорей бежать на бригадный двор и первому захватить Буянчика, иначе будешь всю ночь у Слепки в поводырях ходить.
