Читать «Пушкин. Изнанка роковой интриги» онлайн - страница 169

На деле жестокость, с которой Петром осуществлялась хирургическая операция на теле России, миллионные человеческие жертвы, положенные на чашу весов прогресса, породили другой, фольклорный образ царя – Антихриста, который Пушкин вспомнил. Но если глянуть шире, как минимум бесправие, тотальный контроль над умами, физическое уничтожение граждан и экспансия вовне – вот темы, которые можно считать вехами отсчета в правдивости изображения любого российского лидера. Без этих вех все описания склоняются к мифологии.

Поблагодарим цензуру. Когда после смерти поэта возник вопрос о печатании черновых материалов для истории Петра, цензоры изымали из записок все нежелательное. Выброшенное сохранилось в цензурном архиве. Естественно, цензура во все времена выбрасывала то, что работало против официально одобренного образа лидера. Однако и в изъятых у Пушкина текстах не удается найти такое, что пошатнуло бы миф. Поэт отмечал, что в идее государственной реконструкции были ум, доброжелательство и мудрость Петра, но практика жестока, «писана кнутом». Это, конечно, вычеркнуто. Цензура выкинула и любопытную фразу Пушкина, что Петр «в Синоде и Сенате объявил себя президентом». Отдельные критические детали исчезали и из других произведений, неизвестно, по чьей воле. Так, по свидетельству Вяземского, в «Медном всаднике» сперва был якобы сильный монолог Евгения против петровской реформы. Сняла его цензура или убрал сам Пушкин, но, как известно, в поэме этого нет.

Пушкин преувеличивал значение целей Петра и преуменьшал роль методов. Рассуждая о честности и справедливости царя, поэт отмечает без комментария: «Казаки и калмыки имели повеление, стоя за фрунтом, колоть всех наших, кои побегут или назад подадутся, не исключая самого государя». Тонкая похвала. Записывая, что Петр был «самовластным помещиком», что его указы «жестоки, своенравны и, кажется, писаны кнутом», Пушкин осторожно пометил для себя в скобках: «Это внести в Историю Петра обдумав». Он написал о рабстве в России: «Все дрожало, все безмолвно повиновалось». Написал и вычеркнул. Ниже заметил: «После смерти деспота страх… начинает исчезать». И, зачеркнув «деспота», вписал «великого человека».

«Пушкин по-разному видит Петра», – считает Георгий Федотов в статье, название которой точно выражает двойственность Пушкина: «Певец империи и свободы». И уточняет: «Низкие истины остаются на страницах записных книжек». Но это не совсем так. В том-то и дело, что большая часть низких истин отсеивалась Пушкиным при чтении, в записные книжки не попадала. Он просеивал материал до цензуры.

«Холопское пристрастие к королям»

Каковы причины неизбежного компромисса русского писателя с имперской мифологией? Думается, их много, но во главе угла общая политическая атмосфера, русская литературная традиция, мировоззрение Пушкина, его характер, традиционный страх наказания «за слово» и лишь в последнюю очередь – очевидное давление сверху.