Читать «Принцип айкидо» онлайн - страница 313

– Ага, а сама баба из-за кого начала пить? Ты знаешь, что сейчас женский алкоголизм сравнялся с мужским, спиваются совсем молодые бабы, чего в России никогда не было? Многие мужики даже ликуют по этому поводу, что тётки валяются пьяными на улице, словно им какой-то спор проиграли, но это не мужики по сути своей, а некое промежуточное состояние. Нормального человека такие вещи радовать не будут. Моя бабка по отцовской линии рассказывала, как дед пил. Она его не знала ещё, когда он алкоголиком сделался, уже был основательно подсажен на спирт и махорку. Она только с ним познакомилась, как все вокруг стали обвинять: это он из-за тебя пьёт. Она в шоке пребывала, а потом увидела, что так говорят практически всем бабам, чтобы было на чём выстраивать дальнейшие отношения. Я ничего не имею против, когда мать одна воспитывает сына, иногда получаются приличные мужики. Парадокс мужской и женской природы в том и заключается, что иногда без отца может вырасти сильный мужик, а с отцом он стал бы размазнёй. Скопировал бы его разрушительные привычки и поганые традиции, привык бы требовать внимания, чтобы вся семья вокруг скакала, голову ломала, почему он в горе ли, в радости, а всё с бутылкой в обнимку. А так сильная мать выгнала безвольного мужа-пьяницу, ребёнок никогда его не видел, поэтому не пьёт – не сформированы эти установки блядские, что мужик непременно должен квасить с рожей недопонятого гения. Скопировал мать, которая живёт по принципу: есть проблема – ищи решение, а не ной. Нормальный такой мужской характер получился. Но моя бабка выбрала роль героини и страдалицы недоделанной, налегала на жертвенность и женственность, не понимая, что пьющего мужика этим можно только больше распалять. И меня убило, когда эта свара внешне приличных людей отвернулась от моей матери. Они признавали только за мужиком право пьянствовать, могли возиться с каким-нибудь диким алкашом, который терроризировал и держал в страхе целые подъезды, но бабе не смогли простить даже первого похмелья. Я был ещё школьником, но они оставили меня один на один с этой проблемой – до меня только спустя годы это дошло. «Женщина не должна так себя вести», а какая там женщина, если она превратилась в маленькую сухую старушку? У неё отнялись ноги, и я легко переносил её с кровати к столу, кормил с ложечки. К ней иногда возвращалось понимание, что с ней происходит какая-то непоправимая катастрофа, она начинала плакать, что скоро умрёт и не увидит мой выпускной, не подержит на руках моих детей, своих внуков. Мне никто не помогал, я даже не понимаю, как мы выжили тогда. Я заканчивал школу, и эта лучшая пора детской жизни прошла для меня как в тумане. Мои одноклассники убегали с уроков, чтобы отрываться где-то, танцевать и веселиться, как велит молодость. Я тоже убегал с уроков, но чтобы сменить ей пелёнки. Потому что это был единственный близкий мне человек на всём белом свете. Это было ужасно: каждый день ожидать её смерти, как удара. Просыпался по ночам и бежал к ней, жива ли она, дышит ли. Мне до сих пор иногда слышится, как она зовёт меня ночью, когда ей становилось плохо с сердцем или болели суставы. Такие слуховые галлюцинации бывают после войны, но я же не был на войне. Иногда у неё случались психозы, она не узнавала никого, не понимала, кто она и что с ней, пыталась убить себя. Крушила всё вокруг – откуда только силы брались. Её иногда забирали в психушку по жалобе соседей, я бегал туда дежурить, боялся, что мать изобьют санитары, подменял их в обмен на хорошее отношение к моей старушке, или когда санитары сами напивались. Для меня было потрясением, что люди в белых халатах бьют этих доходяг. В общем-то, это и было всё лечение. Я решил пойти в психиатрию, чтобы перестроить эту фашистскую систему, сделать её человечной. Как ты уже догадался, у меня ничего не получилось. Стал читать медицинскую литературу, чтобы помочь ей, но вскоре понял, что наука не знает ответа на мои вопросы. Если человек так сильно себя ненавидит или не считает жизнь ценностью, презирает свою природу, то остановить этот кошмар невозможно. Человек или сам выкарабкивается, если хочет жить, или его превращают медикаментозным путём в овощ, который уже не нанесёт себе вред. А она жить не хотела, хотя ей было только сорок лет. Я даже не понимаю, как закончил школу и сдал экзамены, наверно, оценки мне ставили из жалости. К нам ходила только моя учительница химии, приносила мне домашние задания, убеждала готовиться к поступлению в ВУЗ. Даже с матерью иногда сидела, когда мне надо было показаться в школе. Сначала она мне казалась такой старой, а это была девчонка после института, двадцать два года. Первая моя баба.