Читать «Солнце на антресолях» онлайн - страница 177

Наталия Михайловна Терентьева

Возвращались мы на нашу поляну за руку. Как будто уходили поодиночке, а вернулись вдвоем. Я от волнения даже не поняла, что он спросил меня, когда мы подошли к обеденному месту.

– Вася! – Сережа остановился и, смеясь, смотрел на меня. – Где ты витаешь? Имя у тебя, конечно… Можно как-то по-другому называть тебя? Ну, у тебя и родители… Назвали девочку…

– Красивое имя… – проговорила я. – Если полностью произносить… Василина. Разве нет?

Сережа пожал плечами.

– Может, мне тебя Линой звать? Или Асей? А, как? Ася же гораздо лучше, чем Вася!

Как поступить, если не хочется обидеть человека, но он говорит совсем не то? Поэтому я промолчала.

– Вот и хорошо, – сказал Сережа. – Как у вас, у русского народа говорят? Молчание – знак согласия.

– Ты разве не русский, Сережа? – удивилась я.

– Я… – Сережа засмеялся. – Как тебе сказать… И да, и нет. У меня есть другая кровь, польская… Но не в крови дело. Ощущать себя русским – это думать, что ты какой-то особенный. Некоторые считают себя хуже других, думая, что русские – это убожество. Так и в мире многие думают: все русское – это убогое. А некоторые, наоборот, страдают великодержавной гигантоманией. Я же – человек мира. Космополит. Знаешь такое слово?

Мне очень хотелось поспорить с Сережей, но я уже поняла, что он это не любит. Не то чтобы я старалась подстраиваться под него… Но я ведь знаю, что пытаться доказать свое мнение изо всех сил – это не лучший способ подружиться. А мне больше всего хотелось подружиться с ним…»

Я остановилась, чтобы передохнуть – так мучительно мне было читать мамины строчки, теперь я многое начинала понимать. Я решила пока ответить на тридцать семь сообщений Мошкина одним четким словом «Отвянь!» – с пистолетом, означающим, что я убью его, если он не прекратит меня бомбардировать своими глупыми картинками. Еще я добавила синее лицо с закрытыми глазами – чтобы он сел и подумал, что же именно я хочу ему сказать. Может, хотя бы так мыслительный процесс у него активизируется. А я точно знаю – если ему задать сложный вопрос словами, он и думать не будет.

Заодно я доела хлеб, с сожалением обнаружив, что еды больше нет. Можно сварить кашу, есть крупа, но для себя одной готовить совершенно не хочется. Я решила дочитать хотя бы до половины и поставить варить курицу для мамы.

Больше всего мне сейчас хотелось бы знать, что она сейчас делает. Спит? Лежит с открытыми глазами? Как она себя чувствует? Кто там рядом? Там так страшно… Я успела увидеть, что из общего коридора открываются палаты без дверей. Медсестра, идущая по коридору, видит всех пациентов. Может, двери и есть, но они раздвижные, наверное. И я увидела человека, оплетенного трубками, голого до пояса, чуть только прикрытого простыней. Я понадеялась, что мама лежит без трубок. Ведь она сама дышала, когда ее увозили… Я смотрела как-то передачу, где рассказывали, что нужно согласие родных на искусственную вентиляцию легких и искусственное питание, ведь это опасная процедура… А если у человека нет родных или родные – вот такие, как я? У которых никто ничего спрашивать не будет.