Читать «Свидетелей не оставлять» онлайн - страница 67

– Слава!

– Я хочу спать!

Галя заметила, что с того дня Гусявин замкнулся, начал глотать успокоительные. Она пыталась затащить его к врачу, но он наотрез отказался. Эх, если бы она знала, какие мысли роились черными назойливыми мухами в его голове…

«Мокруха, мокруха» – будто отбойный молоток долбил внутри Гусявина. Конечно, сегодня сто пятая статья не так страшна, как раньше. Лет десять назад взяли по ней – и не трепыхнешься: или стенка, или пятнадцать лет. А уж если из корыстных побуждений – наверняка стенка. Сегодня в колонии Гусявин встречал таких, которым за два-три трупа давали по восемь лет, а они еще писали возмущенные петиции: нарушение прав человека, судебный произвол…

Но дело было не только в Уголовном кодексе, страхе наказания. После того как расстреляли ту семью, Гусявин чувствовал, что погружается в тухлое, черное болото, и не за что уцепиться, и никто не поможет. И еще он понял, что связался с настоящими упырями. Снайпера еще можно понять – он в робота превратился на войне, ему что людей убивать, что сено косить – до лампады. Но вот Глен… Как же его раньше не разглядели? Гусявин встречал таких упырей на зоне. И всегда ощущал холод могилы, исходящий от них. Как, например, от Стасика Пороховщикова. Тихий, неагрессивный, вежливый Стасик входил в банду, которая убивала водителей, и считался у них главным убийцей. Он всегда начинал бить первым, а заканчивал последним, любил орудовать железным прутом и ковыряться им в черепе трупа. Он плакал на суде и давил на жалость. Он, как мальчишка, пойманный с банкой варенья, обещал больше никогда этого не делать. По молодости ему дали червонец, перевели во взрослую колонию, там привязались к чему-то и навесили еще пару годков, отослали на строгий режим. Как-то Гусявин разговорился со Стасиком, и тот в порыве откровенности заявил: «Это такой кайф – убивать. Мне бы только досидеть до конца срока. А потом я задам всем перца!» Гусявину не хотелось бы встретиться с этим малюткой, когда он через четыре года выйдет на свободу.

Таких людей Гусявин представлял себе в виде компьютеров. На первый взгляд – все нормально, все в порядке. Но в глубине их заложена тайная смерть-программа, которая включается в определенный момент и превращает человека в кровавого монстра.

– Слушай, Слава, – сказал однажды Брендюгин. – Что же это такое? Я когда засыпаю, у меня в ушах крик этот стоит: «Деда-а!» Что мы натворили!.. Надо с Гленом поговорить. Я в таких делах больше не участвую.

– Ерики-маморики, Гена, кому нужен твой базар? Ты думаешь что-то изменить словами?

– Я больше в этом не участник.

– А куда ты денешься?

– Плевал я на эти баксы. Заработаю где-нибудь.

– От дохлого осла уши ты заработаешь. Ты же привык в последнее время ни в чем себя не стеснять.

– Отвыкну.

– Да дело не в этом. Наши души вот как сцеплены, мы кровью повязаны. – Гусявин сцепил пальцы.

– Дурак ты, Сявый. И дурь мелешь.

Но Брендюгин действительно никуда не ушел. Якобы «в последний раз» поехал на очередную экспроприацию. Потом еще на одну. Крики, избиения, запах подпаленного зажигалкой мяса, кровавый страшный конвейер.