Читать «Роман со странностями» онлайн - страница 83
Семен Борисович Ласкин
Он думал: чем помочь Вере? Как уберечь от страшной, не для них сочиненной жизни? Платье имело охристый оттенок, но художник брал зеленую краску и к зеленому добавлял белил.
В лице нарастала, усиливалась бледность, скорее мертвенность, то, чего он больше всего боялся. Он хотел бы писать иначе, но другое не получалось. Отчего он не может скрыть тревогу?
«Как спасти тебя, Вера?» — мысленно выкрикивал он, поражаясь тому, что краски словно бы обесцвечиваются. Из тумана проступала беда. И тогда он стал писать кресло, деревянные зеленовато-белые полукружья, с удивлением замечая, что они будто бы превращаются в крылья.
— Я знаю, ты улетишь, Вера, — мысленно говорил он. — Беда близко...
— Улечу, — подтверждала она. — Но ты не печалься. Мы встретимся в другой жизни...
Он писал портрет и молился. Ах, как хотелось, чтобы Вера поднялась в воздух и унеслась в далекое и неведомое пространство, где никто не мог бы причинить ей зла.
Худого в его жизни было больше. И вот теперь, когда пришло счастье, он чувствовал приближающуюся потерю.
«Боже! — молился он, — как трагичен, труден и неповторим путь к единств енному...»
Она понимала все, что ему хотелось сказать. Живопись была понятнее слов. Если бы он мог подчинить уму свое творчество, он бы подчинил и никогда больше не писал бы такого. Но он не мог.
Словно защищаясь от назойливых печальных мыслей, Гальперин тихонько засвистел французский мотивчик, который они, еще молодые, любили в Париже.
— Знаешь, в двадцатом у нас была артель художников, — сказала Вера, — мы выпускали книги, одна моя называлась «Сегодня», и там автопортрет, не могу сказать почему, но я себя написала скорее с крыльями, чем с руками. Тогда я думала: может, улететь из России, многие уже улетели...
— А я именно в те годы пытался вырваться из Европы.
— Может, я и осталась, чтобы тебя встретить.
— Иногда и я думаю о том же. Зачем вернулся? И только одно убеждает: здесь я нашел тебя, Вера.
...Зажглись огни Мончегорска, автобус продолжал качаться на залитых талой водой дорогах, но ощущение счастья меня так и не покидало.
ГАЛЬПЕРИН
В столовой стоял привычный шум от молодых яростных голосов.
Гальперин сидел в стороне, помалкивал, как обычно, ему было приятно наблюдать за Верой: она явно посмеивалась над нелепыми, а то и фантасмагорическими утверждениями громогласного и эмоционального Володи Стерлигова, маленького и раздумчивого Левы Юдина, огромного бормотуна Кости Рождественского. Впрочем, «детишки» были бесспорно талантливы.
Стенные часы пробили половину одиннадцатого. Гальперин поднялся, увидел вопрошающий взгляд Веры, кивнул ей.
— Пора, — громко сказал он, стараясь хоть этим привлечь внимание разбушевавшейся «могучей кучки», как они сами себя называли.
— Вам далеко, — сказала Ермолаева и улыбнулась Льву Соломоновичу. — Не то что детишкам...
— А куда — далеко? — спросил Костя.
— На Охту.
— Слыхали, — засмеялся Стерлигов. — «С кувшином охтенка спешит», если память не изменяет.
