Читать «Смешно до слез. Исповедь и неизвестные афоризмы великой актрисы» онлайн - страница 173

– Домработницы нынче перевелись.

– Ну да? – сомневалась Орлова, сама не делавшая дома вообще ничего.

– Они ушли в актрисы или вышли замуж. Кому же охота за гроши содержать в порядке квартиру старухи?

– Ну почему же за гроши? Платите больше.

– Если я буду платить больше, то содержать станет некого.

* * *

В годы Великой Отечественной войны Раневская жила в эвакуации в Ташкенте и дружила с опальной Ахматовой. Было голодно, и Фаина Георгиевна решила подзаработать, проще говоря, спекульнуть кожами.

Спекулянтка из нее хорошая только на сцене в роли Маньки в «Шторме», в жизни она ничего не умела выгодно ни купить, ни продать.

Моментально попалась, была задержана милиционером. По рынку разнеслось: Мулю арестовали и в тюрьму ведут! Публики собралось больше, чем на любой премьере.

Раневская шла за милиционером, страшно гордым из-за всеобщего внимания, злилась на себя и на него за ненужную публичность и кляла себя, что больше никогда не попытается заработать нигде и ничем, кроме как актерством.

Сцена в милиции была не лучше. Окна глинобитного здания, рискуя разрушить его, облепили любопытные. Дежурный воскликнул примерно то же, что только что слышалось на улице:

– Ой, Мулю арестовали!

На счастье Раневской, старший этой смены оказался сообразительней. Он вышел на крыльцо и гаркнул во все горло:

– Ну чего встали, репетиции кино никогда не видели, что ли?!

Публика разочарованно протянула:

– А-а… репетиция…

Разошлись, словно такое и впрямь бывало каждый день. Раневская в знак благодарности попыталась оставить шкуры своему спасителю, но тот отказался:

– Несите тому, у кого взяли. Вы прекрасная артистка, а спекулянтка из вас не получится.

Милиционер ошибся. Неудачный опыт Раневской пригодился, и через несколько лет она блестяще сыграла ту самую спекулянтку Маньку в спектакле «Шторм».

Видевшие спектакль, интересовались, откуда у нее такой опыт поведения спекулянтки. Раневская отговаривалась трудностями во время многочисленных гастролей во времена гражданской войны, когда заниматься приходилось чем угодно. И при этом хитро улыбалась, вспоминая совет ташкентского милиционера.

* * *

– Шо вы усе своего Малыша нахваливаете? Собака как собака… Блохи, псиной пахнет… – ворчит домработница.

– У Малыша душа есть, он верный и добрый.

– Я тоже верная и добрая, и у меня душа есть. Так нет, чтобы ко мне так относиться, как к псине.

– Разве я плохо к тебе отношусь?

– Не-е… но не как к псине.

* * *

– Счастье штука неосознаваемая. Когда оно есть, ты не замечаешь, а когда уходит – становится пронзительно больно. Потому человек не может сказать, что он счастлив. Он только позже поймет, что был счастлив.

* * *

– Вы ругаете театр, – замечает домработница Раневской, – так уйдите из него.

– Чем же я буду заниматься, ведь я ничего, кроме актерства, не умею?

– А вы как я – в домработницы пойдите.

Раневская смеется:

– Лиза, ну какая из меня домработница?! Я же ничего не умею толком.

– А я умею, что ли?

Это была правда, Лиза тоже не так уж много умела, она, например, сварила курицу, не выпотрошив ее, отчего сваренное пришлось выбросить. Раневская сокрушалась: