Читать «Мария Башкирцева. Дневник» онлайн - страница 39

– Тебя узнают по фигуре, – говорили мне со всех сторон. – Почему ты не в белом?

– Я, ей-богу, думаю, что играю здесь роль подсвечника, – сказал Цезаро, видя что мы не перестаем говорить с А.

– Я тоже это думаю, – сказала я, уходя.

И, взявши под руку молодого фата, я отправилась по всем залам, занимаясь всеми остальными не более чем уличными собаками.

А. безусловно красив: матовый цвет лица, черные глаза, нос длинный и правильный, красивые уши, маленький рот, недурные зубы и усы двадцатитрехлетнего человека. Я называла его притворщиком, молодым фатом, несчастным, беспутным, а он мне рассказывал серьезнейшим в мире образом, как в девятнадцать лет бежал из родительского дома, окунулся по горло в жизнь и до какой степени он теперь всем пресыщен, далее – что он никогда не любил и т. д.

– Сколько раз ты любила? – спросил он.

– Два раза.

– О! О!

– Может быть, и больше.

– Я хотел бы, чтобы это больше пришлось на мою долю.

– Какая самонадеянность… Скажи мне, почему все эти люди приняли меня за даму в белом?

– Да ты на нее похожа. Оттого-то я и хожу с тобой. Я влюбился в нее до безумия.

– Это не очень-то любезно с твоей стороны – говорить таким образом.

– Что же делать? Если это так.

– Ты, слава Богу, достаточно-таки лорнируешь ее, а она довольна этим и рисуется?

– Нет, никогда. Она никогда не рисуется… Можно сказать что угодно про нее, только не это!

– Это, однако, очень заметно, что ты влюблен.

– Да, влюблен, в тебя. Ты на нее похожа.

– Фи! Разве я не лучше сложена?

– Все равно; дай мне цветок.

Я дала ему цветок, а он дал мне в обмен ветку плюща. Его акцент и его томный вид раздражают меня.

– Ты имеешь вид священника. Это правда, что ты будешь посвящен? Он засмеялся:

– Я терпеть не могу священников. Я был военным.

– Ты? Да ты был только в семинарии.

– Я ненавижу иезуитов, из-за этого-то я и ссорюсь постоянно с моей семьей.

– Э, милый мой, ты честолюбив и тебе было бы весьма приятно, чтобы люди прикладывались к твоей туфле.

– Что за очаровательная маленькая ручка! – воскликнул он, целуя ее – операция, которую он повторял несколько раз в этот вечер.

Я видела мужчин только на бульваре, в театре и у нас. Боже, до чего они меняются на маскированном бале! Такие величественные и сдержанные в своих каретах, такие увивающиеся, плутовские и глупые здесь!

Десять раз я оставляла своего молодого собеседника, и десять раз он снова находил меня.

Доминика говорила, что пора ехать, но он нас удерживал. Наконец нам удается найти два кресла, и тогда разговор меняется.

Мы говорим о святом Августине и аббате Прево.

Наконец мы спасаемся с бала, никем не преследуемые, потому что все видевшие меня на улице стали меня узнавать.

Я веселилась и… разочаровалась.

А. не вполне нравится мне, и однако…

Ах! Этот несчастный сын священника унес мою перчатку и поцеловал мою левую руку.

– Ты знаешь, – сказан он, – я не скажу, что всегда буду носить эту перчатку на сердце – это было бы глупо, но это будет приятное воспоминание.