Читать «Мария Башкирцева. Дневник» онлайн - страница 340
Мария Константиновна Башкирцева
Клер, глядя ему прямо в глаза:
– Какой знаменитый художник: Жулиан?
Лефевр:
– Нет, Бастьен-Лепаж.
Клер:
– Нет, вы совершенно ошибаетесь: она выезжает очень редко и целыми днями работает. А что до Бастьен-Лепажа, то она видит его в салоне своей матери, и он даже никогда не бывает в мастерской.
Что за прелесть эта девушка! И она сказала чистую правду, потому что ведь вы уже знаете… О, Господи! Что этот злодей Жюль ни в чем не помогает мне. А Лефевр-то кажется серьезно думал это!
Уже два часа. Новый год уже наступил, и ровно в полночь, в театре, с часами в руках, я произношу свое пожелание в одном-единственном слове – слове прекрасном, звучном, великолепном, опьянительном:
– Славы!
1884
Да, я чахоточная, и болезнь подвигается. Я больна, никто ничего об этом не знает, но у меня каждый вечер лихорадка, вообще плохо, и мне скучно говорить об этом.
Я работаю над портретом Дины.
В три часа заехала за мной и за Клэр жена маршала Канробера, чтобы поехать с визитом к Буланже. Этот охранитель старины бранил «неприличную» выставку Манэ, кричал, что это «возмутительно», и все повторял: «Куда мы идем?!» Я поддакивала ему так удачно, что Клер пряталась в уголку мастерской, чтобы не хохотать громко.
Мне кажется, что все кончено, что уже никто больше не полюбит меня… Впрочем, я ведь скоро умру…
Только что принесли мою Навзикею; глупый рабочий сделал ее слишком большой. Я не жалуюсь, но это, наконец, утомляет. Если бы я хоть принадлежала к тем набожным людям, которые приносят свои страдания в жертву Богу в надежде на награду! Проще всего было бы не мучить никого…
Я снова кое-что переделала в фигуре, что на левой стороне картины, и, кажется, очень удачно. У меня даже является искушение снова вернуться к идее о карающем и награждающем Боге.
При своей разносторонней натуре я могла бы быть счастливейшим существом в мире… если бы только я хорошо слышала.
Винсент Ван Гог. Плач Богоматери (Пьета). 1889
Мадам Канробер заезжала за мной и за Клер. Мы отправились к Тони Робер-Флери и к Лефевру. Приходится сознаться, что я была несправедлива к последнему, недостаточно ценила его талант. Теперь я увидела идеально написанные вещи. Это совершенство в смысле ясности, точности и грациозности исполнения. Я предпочитаю его манеру манере Энгра. В картинах Лефевра нет ничего неясного, туманного, напротив, в них все дышит неумолимой, всепокоряющей точностью, а мягкость его линий буквально очаровывает. Я думаю, ему нет равного в изображении нагого человеческого тела. В его тонах нет сочности, но зато есть изящество и чарующая мягкость, в которой в то же время чувствуется огромная сила. Портреты его удивительно хороши, хотя им недостает блеска и, быть может, некоторой доли идеализма. Но необыкновенная верность рисунка заставляет забывать обо всем… почти обо всем.
Сначала Лефевр не узнал меня. Но как только ему сказали, кто я, он сделался чрезвычайно любезен, благодарил меня за честь, которую я оказала ему своим посещением, прибавив, что счастлив видеть меня. В ближайшее воскресенье он будет у меня в мастерской.
