Читать «Монады» онлайн - страница 317

Дмитрий Александрович Пригов

Пред девочкой с неодолимой четкостью встает идиллическая картина летнего застолья. Месяца точно не припомнить. Июль, наверное. Или начало августа. Она сидит в густо-тенистом бесшумном саду на коленях у импозантного моложавого мужчины с пышными усами и в льняной, широко распахнутой на груди и постоянно соскальзывающей с правого плеча рубашке. Белоснежной. Скорее все-таки шелковой.

И солнце. Прорывающиеся сквозь застывшую листву тонкие и яркие его лучи. Блики на острых, отливающих пурпуром гранях хрустальной вазочки, наполненной густым вишневым вареньем. Белая скатерть слепит глаза. Девочка зажмуривается.

Было ведь! Было!

– Экая же ты памятливая! – с непонятной интонацией то ли одобрения, то ли подозрительности произносила мать и быстро, почти укоризненно взглядывала на девочку. Та глаз не отводила.

– Да, да! А у дяди Николая такое большое кольцо, на котором еще лев с разинутой пастью.

И вправду, у достаточно давно и скоропостижно скончавшегося в самом расцвете своей так счастливо начавшей складываться взрослой эмигрантской жизни дяди Николая было подобное кольцо с крупно лепленным львом посередине, куда-то сразу же запропастившееся по его трагической смерти. Это странно заняло внимание всех, причастных к его отпеванию и похоронам. Так и не нашлось. Странно. Но поминали его все.

Да мало ли чего странного. Вот, к примеру, его же имя. Китайцы немало дивились ему – Николай! «Ни» по-китайски – «ты». А «ко-лай» – «иди сюда». Кто же дает такое странное имя? При том что у всех местных имена тоже значащие – типа: Цветущая ветка, Бурный поток. Ху-тунг – Восточная река. Чун-хсиа – Весенний закат. Ну, это-то понятно. И прекрасно. Посему странным казалось именно само конкретное содержательное наполнение имени – «Иди сюда!» Действительно странно.

Хотя, отмечали те же китайцы, в несомненную компенсацию сей нелепости, он родился в год овцы, означающий благородство, гармонию и порядочность, что, собственно, вполне соответствовало реальному характеру обаятельного Николая. Тем более что в его гороскопе имелись две десятки – десятое число десятого месяца. Правда, это означало некоторую даже преизбыточность полноты, по-видимому, и ставшей причиной столь ранней его смерти. Так говорили. Или думали, умалчивая.

Внешность Николая была вполне классическим образцом цветущего русского мужчины, ничем не напоминавшая о среде его нынешнего, в смысле тогдашнего, обитания. Какой-то дальний троюродный или четвероюродный дядя или племянник. Вернее, и дядя, и племянник одновременно. Член их огромного родственного клана, разросшегося посреди благоволившей им тогда, до печальных событий октябрьского переворота, России.