Читать «Пир во время чумы: повести» онлайн - страница 39

Кто-то из друзей налил Николаю водки, он выпил и прошептал:

— Уведите меня, весело уведите.

Парни не понимали, что творится с главарем, но послушно подхватили его под руки и быстро прошли к выходу. Один из парней даже махнул рукой публике на прощание.

— Бандит, — сказал кто-то. — Но мужества ему не занимать.

Как он оказался дома и как Настя раздела его, Николай не помнил. Проснулся он через одиннадцать часов. В гостях был Мефодий, который сидел в гостиной, пил чай. Он-то отлично понял, что произошло, и, когда Николай сел за стол, равнодушно спросил:

— Хочешь героем умереть, чтобы песни о тебе слагали?

Николай взглянул на него бессмысленными глазами. Мефодий налил стакан самогона, пододвинул хозяину, сказал:

— Пей, сопляк. Однако дух в тебе имеется. Я таких знавал, все умирали молодыми. Я сегодня переговорю с Кастро и загляну к Буничу, если пустит. — Он подумал, потряс головой и решение изменил: — Нет, к Льву Ильичу ходить не стоит, может не принять. Ты оклемаешься, герой, сам позвонишь, извинишься. Там в ресторане за одним столиком его люди сидели. Уж коли так попал, требовалось поклониться, автоматчиков едреных этих к столу пригласить, замять стычку, затереть. А ты, словно петух, грудью пошел. Хоть и остался жив, а врага приобрел смертельного, он момент угадает и в спину тебе из «калаша» полоснет. А люди скажут: одним бандитом меньше стало. Смотри, по ящику Думу показывают, я вроде твоего братана видел…

Николай глянул равнодушно, выпил самогона, поглядел на унылое собрание, сказал:

— Сеньке в самый раз, сидят чинно, рядами, и от скуки мухи дохнут.

Камера скользнула по рядам депутатов. Выделил одного, который тянул руку.

— Он! Сенька! Точно он! — воскликнул Николай. — Это Дума? Как он туда пролез, говнюк?

Мефодий поднял тяжелый глаз на Николая и неспешно сказал:

— Говнюк в Думе заседает, а орел под стволом летает. Ему почет и уважение, а тебе собачья смерть уготована.

— Да он у меня из рук ел. Сапсан, он же из бумаги сделан, говном склеен! — возмутился Николай.

— Верю. Однако он там, а ты здесь.

— Да я его в любой момент…

— Замолкни, Акула, — перебил Мефодий. — Убить почти каждого можно, только за твоей спиной дружки стоят до тех пор, пока ты удачлив, а споткнешься — враз продадут. Я не продам. — Он налил себе самогона в чашку. — Настасья не продаст: коли баба любит, она помрет, не продаст. За твоим брательником менты, эфэсбэшники, личная охрана, государство, а ты, родненький, считай, вне закона.

— Ты зачем пришел? — Николай вскочил, уронил стул. — По-твоему, он человеком родился, а я зеком клейменым? Нас одна женщина на свет произвела, из одной утробы вышли!

— Дружок, ты стул-то подыми и самогончика еще выпей. Я пришел тебе сказать, что тебе летать не дано. Ходить тебе всю жизнь по земле, осторожно ходить. А о брательнике забудь. Это плевать, кто в жизни в рост шел, кто по дерьму полз, важно, кто где в конце концов оказался. Ты должен себя правильно осознать, усвоить: ты брательнику не ровня. Тебе голову рубить будут, он того и не заметит. А геройствовать кончай, иначе я от тебя отойду. А ты без меня месяца не продержишься. Все осознал? — Старый вор перевернул свою чашку донышком вверх, прихлопнул ладонью и вышел.