Читать «Соло на раскаленной сцене» онлайн - страница 10

— Но что бы ты сделала, даже если бы знала? — пожал плечами Стас.

Они немного помолчали над остывающим кофе. Подошел официант поинтересоваться, не желают ли гости еще чего-нибудь.

— У вас есть коньяк? — спросила Рита.

— Армянский или французский?

— Армянский хороший?

— «Арадис». — Официант и бровью не повел. — Семилетней и двадцатиоднолетней выдержки. Какой предпочитаете?

— Давайте семилетней!

— Бутылку или бокалы?

— Боюсь, бутылку мы не одолеем. Пусть будет два бокала.

— Сию минуту.

— Давай, что ли, за помин души твоих родителей? — сказала Рита, поднимая пузатый бокал. — Пусть земля им…

Она махнула сразу половину, Стас же едва пригубил и поставил бокал на стол.

— Значит, ты остался в Волгограде совсем один? — спросила она. — Без поддержки?

— А я и не остался. Что мне там было делать?

— А консерватория?

— Перевелся в Москву. Я всегда хотел учиться в московской консерватории, но как было оставлять маму с папой одних? Они бы не возражали, но сама понимаешь… Так что диплом я получил в столице.

— А потом, значит, вернулся домой?

— Надоела Москва. Там такой бешеный ритм, что дышать не успеваешь.

— Некоторым нравится.

— Но не мне. Я устроился в отцовский театр, стал работать по специальности, писал музыку к спектаклям. А потом Мирский меня выцарапал в Питер.

— Погоди, но как так получилось? Разве вы были знакомы?

— В том-то и дело, что нет. Смешно получилось, честное слово!.. Ой, долго рассказывать.

— А я не тороплюсь.

Рита не лгала: ей и в самом деле некуда было спешить с тех пор, как они с Игорем разъехались.

— Ну тогда что ж… У нас в МГК, на вокальном отделении, был препод один, Пургин Роман Анатольевич, который обожал неаполитанскую песню — просто сам не свой был. Он все приговаривал, что никто нынче не в состоянии написать ничего, хотя бы отдаленно напоминающего Сальваторе ди Джакомо, Либеро Бовио или Эрнесто Муроло. И так он всех этим достал, что я решил его слегка надуть: накропал несколько песенок в стиле Джованни Гаэта, и они «случайно» попали на стол Пургина. Он перерыл весь Интернет в поисках «неизвестных» произведений!

— Так ты что, подписал ноты чужим именем?!

— Ну да, — пожал плечами Стас. — А иначе неинтересно!

— И что дальше?

— Естественно, Пургин ничего не нашел. Мне лично было интересно, определит ли он, что Гаэта не имел отношения к моим сочинениям.

— Но он не определил? — предположила Рита.

— Не-а. Страшно сокрушался, ведь он мнил себя знатоком его творчества!

— Ты признался?

— Пришлось. Я думал, он меня убьет за обман, но — нет, просто покричал чуток… А потом, уже по возвращении в Волгоград, мне вдруг звонит Борис Мирский и спрашивает, действительно ли я написал те песни и могу ли еще что-нибудь сотворить в том же духе.

— А ты?

— Сказал, что могу, само собой. Black’n’White начинали с обычного музыкального набора — классических поп-песен Пресли и Синатры, легких оперных произведений и известных неаполитанских песен, но Мирский понимал, что, если группа хочет по-настоящему «раскрутиться», ей требуется собственный репертуар, поэтому мои «гаэтские» песенки пришлись кстати. Когда я ездил на стажировку в Милан, завел знакомство с парнем по имени Сальваторе, пишущим неплохие стихи.