Читать «Блокада в моей судьбе» онлайн - страница 5

Борис Васильевич Тарасов

В 1937 году мне было всего пять лет, но этот год прочно остался в моей памяти. Он запомнился страхом, проникшим в души людей, в том числе и детей, в связи с проходившими тогда репрессиями.

Трудно объяснить, но, видимо, тревога родителей, страх, который их охватывал, особенно по ночам, передавался и нам, детям. Отчетливо помню такие моменты: ночь, какое-то тревожное ожидание взрослых. Все прислушиваются к звукам на улице.

Вдруг слышим – по лестнице стучат сапоги. Все замираем. Но шаги минуют наш этаж, поднимаются выше. Родители облегченно вздыхают. Через какое-то время сапоги звучат вновь, спускаются вниз – и снова напряжение: не остановятся ли они на обратном пути около нашей двери? Нет, проходят мимо. Только тогда наступает облегчение.

Утром узнаем, что кого-то из офицеров ночью забрали как врага народа. Следующей ночью все повторяется. Однажды, выйдя из дома, увидел сидящую на скамейке женщину, жену одного из сослуживцев отца, которая горько плакала и сквозь слезы повторяла:

– Ну какой же он враг, что он мог сделать плохого, ведь он весь день на службе!

Эти потрясения не забылись и не стерлись из памяти. Трагедия этих лет, совершенно не заслуженная нашим народом, не обошла даже нас, маленьких тогда детей, и навсегда оставила тяжелый и глубокий след в душе и сознании.

Я до сих пор уверен, что не случилось бы такого страшного разгрома нашей армии немцами в 1941 году, если бы накануне войны не были репрессированы выдающиеся командиры, мастера военного дела.

Предвоенные годы были временем абсолютного атеизма. Тем не менее церкви повсюду действовали и никто никому не запрещал их посещать. Мои родители были атеистами, причем убежденными. Естественно, мы, дети, росли некрещеными. Но мать отца, наша бабушка Мария Николаевна, жившая в Серпухове, была очень верующей и страдала от того, что ее внуки некрещеные. Она нередко приезжала к нам в гости и каждый ее приезд сопровождался ожесточенными спорами с родителями по этому поводу.

И вот в свой очередной приезд в Ленинград, в 1937 году, бабушка, видимо, решила приобщить меня к религии. Мы с ней отправились в церковь, которая находилась недалеко от Витебского вокзала (кстати, она и сейчас там находится). До этого я в церквях не был, и увиденное меня просто ошеломило. В огромном пространстве храма царила полутьма. В светильниках, закрепленных на стенах, горели свечи. Из-за большого количества народа в помещении было очень душно. Причем в тот момент, когда мы вошли, все люди стояли на коленях. Бабушка тоже встала на колени и, несмотря на мое сопротивление, заставила меня встать на колени рядом с ней. Начали потихоньку продвигаться к месту, где проходило главное действие. Наконец придвинулись вплотную к кафедре, за которой стоял священник в золотом облачении. Рядом с ним находился священнослужитель огромного роста, с большой черной бородой, как я потом выяснил – дьякон. Я к этому времени был уже изрядно измучен физически и в таком состоянии оказался лицом к лицу со священником. Он торопливо сунул мне в рот ложку вина, вручил просвиру и что-то произнес скороговоркой.