Читать «Блокада в моей судьбе» онлайн - страница 136
Борис Васильевич Тарасов
В моей школьной жизни было много забавных и курьезных случаев.
Однажды на уроке биологии учительница задала мне вопрос: «Что такое человек?» Я ответил: «Человек – это разумное животное».
Не помню, откуда я взял такое определение, возможно вычитал у Клаузевитца, но до сих пор считаю это определение близким к истине. Но тогда, услышав мой ответ, класс взорвался хохотом, а учительница поставила мне за него жирную двойку.
В другой раз мы с приятелем по классу Мишей Ложкиным решили во время перемены сбегать в город за мороженым, благо какие-то копейки в карманах были. Мороженым торговали, конечно, поляки. Немцы к тому времени уже практически все выехали. Идя по дороге, мы вдруг увидели, что летит самолет и выбрасывает массу листовок. Причем самолет, как мы заметили, наш, со звездами.
Ложкин сразу выдвинул идею – собрать листовки и продать их пану, то есть поляку, поскольку в то время бумага была в дефиците. А на вырученные деньги купить мороженого и других сладостей.
Я согласился. Быстро собрали пачку листовок, текст которых был отпечатан на польском языке, и отправились к поляку в его магазинчик.
Вдруг навстречу нам – советский майор. Он остановил нас, потребовал показать листовки, нахмурился и велел следовать за ним в комендатуру. Там выяснилось, что листовки принадлежат враждебной Советскому Союзу партии Миколайчика (был в то время такой деятель). Они распространяли свои листовки, а мы, получается, им в этом содействовали. Мы начали ссылаться на то, что самолет был советский, и поэтому считали листовки нашими. Майор, а он оказался комендантом гарнизона, разъяснил нам, что в Польше проходят выборы и наше командование обязалось оказывать обеим сторонам равную помощь. «Так вот, – сказал майор, – придется сообщить в школу и в полк, что вы, вместо того, чтобы учиться, в целях наживы помогаете враждебным Советскому Союзу силам».
В то время подобная информация могла быть очень опасна для наших родителей. Мы с Ложкиным бросились майору в ноги, начали клясться, что все это совершили по глупости. Наконец он смилостивился и отпустил нас, как говорится, с Богом, обещая никуда не сообщать о случившемся.
Так бесславно закончилась наша попытка заняться рыночными отношениями в поверженной Германии.
Запомнился еще один случай. Однажды во время перемены мы вышли на двор.
Там увидели двух пожилых немцев, мужа и жену, которые стояли с ручной кладью и плакали. После расспросов выяснилось, что этот старик был водопроводчиком в нашей школе, а теперь, подчиняясь общему порядку, должен с женой уехать в Германию.
Помню, что рядом стояла русская женщина, завхоз нашей школы, и горевала, что теперь некому будет чинить краны и трубы. Эти немцы выглядели такими несчастными, что мне их стало жалко.