Читать «Любовь и небо» онлайн - страница 100

Капитан бесцеремонно рассматривал меня в упор и, словно миноискателем, водил носом из стороны в сторону.

– Опоздал? – зловещим, ничего хорошего не предвещающим голосом полюбопытствовал он, осматривая меня с головы до ног.

– Задержался, товарищ капитан, – сделал я виноватое лицо.

– Задерживается начальство, – откровенно принюхиваясь, потянул он воздух, – а ты опоздал. Это первое. А второе – да ты дыши, дыши, – явился в нетрезвом состоянии. И запах чеснока меня с панталыку не собьёт. Так что вкупе – трое суток ареста ! Яволь?

– Так точно, трое суток, – упавшим голосом повторил я и подумал: «Ну, теперь начнётся».

Как в старом трофейном фильме «Железная маска», дверь за моей спиной зловеще захлопнулась, сухо звякнула щеколда, и я оказался в серой бетонной коробке. Над дверью тускло светила запылённая лампочка, выхватывая из полумрака нары, тумбочку и обшарпанную пару табуретов. Всё путём, ничего лишнего, как в настоящей тюрьме. Впрочем, кто её знает, какая там обстановка.

На душе было гадко и тревожно. Ну, на хрена мне перед самым уходом захотелось перепихнуться с Зойкой! Не случись этого – лежал бы себе сейчас в своей кровати и в ус не дул. И теперь, как ни крути, со всех сторон – круглый дурак! Тьфу!

Было уже за полночь, но с нижних нар поднялся обросший, заспанный солдат без поясного ремня и криво поприветствовал:

– О, кого мы видим – ваше благородие в гости пожаловали. За какие грехи?

Отвечать не хотелось, и я недовольно буркнул:

– День рождения отмечал.

– А не врёшь? По морде что – то не видно.

– Нынче по запаху заметают.

– А-а-а… Ну давай спать, скоро подъём, – и арестованный повернулся лицом к стене, потеряв ко мне всякий интерес.

Я улёгся поверх байкового одеяла, но беспокойные мысли долго не давали заснуть…

Нас подняла с постелей требовательная, громкая команда и скрип открываемой камеры:

– Подъём!

Сладко потянувшись, сосед окинул меня оценивающим взглядом и прокричал в сторону двери:

– Выводной! Своди поссать, родной!

– Покукарекай у меня, – равнодушно и многообещающе раздался голос по ту сторону камеры. – Сворачивай постели!

После скудного завтрака нам выдали бушлаты, ремни, вручили шанцевый инструмент и отправили чистить от наледи пешеходные дорожки.

Меня узнавали прохожие, пытались заговорить, но часовой с карабином за спиной пресекал всякое общение с посторонними. Я отворачивался от знакомых, мне было до боли стыдно за то, что именно меня изолировали от общества, которому я стал неуместен.

– Ты на «губе» первый раз, что ли? – поинтересовался мой спутник по несчастью после обеда.

– Ну?

– Тогда тебе для прописки полагается присяга.

– То есть?

– Примешь двенадцать ударов ложкой по заднице.

Я мгновенно вспылил, схватил сокамерника за грудки, рванул на себя и зловеще прошептал сквозь зубы:

– Сейчас я тебе такую присягу устрою – родную маму забудешь!

– Ну ладно, ладно, – растерялся солдат, отступая, – и пошутить нельзя. Вас, кадетов, не поймёшь: нервные все какие-то…