Читать «восемнадцать плюс» онлайн - страница 13

Алексей Кащеев

«Прилежная еврейская семья…»

Прилежная еврейская семьялетит в Нью-Йорк. Курчавый длинный пареньГлядит в иллюминатор, а за нимНе менее курчавая трава.Там, за стеклом, имеют место бытьДва облака и внуковская башня,Да человек на взлетной полосе.Все это потеряет после взлетаСвой первозданный вид, оставшись лишьВоспоминаньем, тенью, каплей в море.Сторонний зритель скажет, может быть:«Бывает так, что родина бывает».Подобное испытываю я,Когда поеду с кладбища. АвтобусПридет пустым. Я выгляну в окно:Не менее курчавая трава.В весеннем небе солнце освещаетДва облака, а если глянуть выше,Не видно башни, а вот крыш полно —Мой самолет летит не вверх, а прямо.Как ни лети, не скрыться даже такОт родины, обжитой нами насмерть.

«Шаверма у Беляево не та: похоже, добавляют меньше мяса…»

Шаверма у Беляево не та: похоже, добавляют меньше мяса.Салат несвеж, и с огурцом беда, а кетчуп жидок, как эритромасса.Хозяин новый – он всему виной.Тот, прежний, был интеллигентный малый.Здоровался я мысленно с тобой, когда ходил домой, один, усталый.Куда ты подевался? Разоренбыл бизнес твой проклятым конкурентом?Уехал торговать в другой район?Сменил самсу на ящики с цементом?Сражен ли ты бутылкою пивной?Добит стаканом водки на банкете?А может быть, вернулся в край родной,и ныне в Бухаре, Баку, Ташкенте?Где ты, где ты? Где здания вокруг?Где тот троллейбус, что уже не ходит?Где, наконец, коллега твой и друг,чинивший обувь при любой погоде?Нет ничего. Но те же небеса, и то же солнце из тумана брезжит.Другие лица – те же голоса, листва другая – но деревья те же.Другой маршрут – но мы с тобою те,рука в руке, фаланга на фаланге,И та ворона, сидя на шесте, глядит на нас разумно, словно ангел.

«Мэр Москвы выходит в город…»

Мэр Москвы выходит в город,Мэр Москвы идет в народ,рвет рубаху, топчет шапку,говорит, что он урод,бьется в приступе падучей,раздирает в кровь лицо,разгоняет Ленинградкуи Садовое кольцо,Он проходит мимо храма,громко в колокол звонит,исцеляет прокаженныхи с звездою говорит,мэр Москвы в метро ныряет,посреди людской пучинытеррористов выявляет,обезвреживает мины.Пробегает кросс на лыжахи с горы съезжает в санках,он играет на гармони,стелет скатерть-самобранку,а на ней блины, икорка,да грибов соленых кадка,кормит нищих он, убогих,всех, кому пришлось несладко.Приезжает он в Билингвуи читает впопыхахдве поэмы, два верлибраи один роман в стихах,ловит тачку до Манежкии, хоругви теребя,на коленях подползаетк стенам древнего Кремля.За народ он Бога молит,за него он слезы льет —ничего не понимаетнаш ублюдочный народ.

«Это конец. Поезд медленно мчится…»

Это конец. Поезд медленно мчится.Мирно лежу, вспоминая другое.Хуже того – это было в провинции,Хуже того – это было со мною.Время шаталось, как пьяная женщина,Падали листья – тогда была осень.Помню гостиницу, в сколах и трещинах,В небе сибирском невнятную просинь.Были: фонтаны, аллюзии к Кушнеру,Яблоки в парке, река словно море,Мыло и бритва, буфетчица скучная(Хуже того – это было со мною).Были: шатание влево ли – вправо ли,Пиво с утра, а на завтрак – каша,Множество чаек, которые плавали,И воробьев, мои рифмы клевавших.Стоит уехать из этого города,Поездом скорым, в вагоне плацкартном,Сумку сжимая, икая от голода —Хуже того – не вернуться обратно —Чайки потонут и небо развалится,Все воробьи растворятся в асфальте,Даже буфетчица с мужем расстанетсяИ с чемоданом уедет в Тольятти.Волны в реке, как в кастрюле, запенятсяИ обратятся все яблоки в завязь —Город сожмется до трещины в лестнице —Той, у которой с тобою прощались.