Читать «Собирали злато, да черепками богаты» онлайн - страница 6

– Да-да, слышу, – Ася открыла глаза и обернулась к Георгию Павловичу. – Доктор, это правда, что вы не заняты этим вечером? Мне бы не хотелось и вам доставлять неудобства.

– Я абсолютно свободен, – отозвался Жигамонт. – Так что можете всецело мной располагать.

– Знаете, Георгий Павлович, я на днях взглянула на небо и поняла, что оно стало каким-то другим…

– Неудивительно, осень приближается.

– Нет, я о другом. Я теперь по земле словно и не хожу – наступаю на неё, а не чувствую, словно летаю… Я в детстве летать мечтала… Как Катерина у Островского: «Почему люди не летают, как птицы?» Я сейчас, словно птица… Только подбитая… Земля от меня всё дальше, а небо всё ближе… А ещё я, кажется, поняла, что такое счастье… Счастье – это когда небо не высоко над тобой, а в тебе. Вся эта синяя бескрайность – в твоей душе… Доктор, вы читали новых поэтов?

– Разумеется, я ведь, как и вы, исправно выписываю все журналы…

– И что вы скажете о них? Вам нравятся они?

– Обо всём сказать не могу. Мне кажется, подчас слишком много позы, желания выделится. Это свойственно сейчас людям, и проникло в поэзию. Мне это не нравится. А люблю чистую поэзию, как весенний воздух, как пение птиц, как июньский рассвет…

Когда сквозная паутина

Разносит нити ясных дней

И под окном у селянина

Далекий благовест слышней,

Мы не грустим, пугаясь снова

Дыханья близкого зимы,

А голос лета прожитого

Яснее понимаем мы.

– Ваш любимый Фет… В последнее время я тоже очень его полюбила, а прежде мне казался он несколько скучным… Я любила Некрасова… Поза – да. Но не только. Я не могу понять, отчего новая поэзия стала, во многом, приземлённой, стремящейся к земле, а не к небу, к физиологии, а не к душе. Ведь одно противоречит другому! Поэзия – вся – небо! Стремление к горней высоте, к Богу, обожествление возлюбленных предметов… А теперь… Я на днях прочла стихи Брюсова. Послушайте, ведь это же ужасное что-то…

Юноша бледный со взором горящим,

Ныне даю я тебе три завета:

Первый прими: не живи настоящим,

Только грядущее – область поэта.

Помни второй: никому не сочувствуй,

Сам же себя полюби беспредельно.

Третий храни: поклоняйся искусству,

Только ему, безраздумно, бесцельно.

– И дьявола, и Бога равно прославлю я… Не поручусь за точность цитаты, но – смысл.

– В этих стихах неба нет, Бога нет… А без этого поэзия не поэзия. И откуда такая тоска о смерти вдруг взялась у нынешних поэтов? Такое ощущение, что все взялись жить с отвращением к жизни…

– Это поэзия скучающих людей, – пожал плечами доктор Жигамонт. – Хотя я решительно не понимаю, как можно скучать, когда Россия даёт такой простор для деятельности. Намедни я был у одной купчихи с Солянки по поводу чрезмерного количества желчи, беспокоившего эту почтенную даму. Во время моего визита является к её дому странник. Детина под два метра, волосы немыты, нечёсаны, босой, грязный, кузовок за плечами. Пустили его в людскую, сел он там и давай Бог сочинять о том, как он пеший во Святую Землю ходил. Весь дом собрался слушать, включая мою купчиху. Мелет Емеля – хоть святых выноси! Слушают! Выпить да откушать поднесли «божьему человеку». Он на радостях из кузова им щепку достаёт. Щепка сия, говорит, от Гроба Господня. Хотя невооружённым глазом видать, что щепку эту он от ближайшего забора отколупнул. Благодарят! Спрашиваю я у купчихи, когда «странник» этот ушёл: «Мавра Ильинична, ну, добро вы ему гривенник дали, но к чему же слушать всю эту околесицу? Ведь он же далее Москвы никуда не ходил!» «Знаю, – говорит, – батюшка, что не ходил и что врёт. Да ведь зато как врёт! Заслушаешься! Вот мне и развлечение, а то же ведь скукота одна. Пущай себе врёт. Как говорится, не нравится – не слушай, а врать не мешай». Но при этом возмущается на чём свет стоит, что рядом с купеческими домами такое соседство, как Хитровка, которую отцы города никак не могут разогнать. А куда, спрашивается, разгонять? Эти же самые купцы и купчихи могли бы от своих барышей приют учредить для хитровских детей. Ведь это же форменный ужас, как они живут там. Торгуют младенцами, малолеток заставляют попрошайничать и воровать «тятеньке с маменькой» на водку, девочки с десяти лет уже становятся добычей пьяных развратников! Ах, что говорить! – доктор Жигамонт в сердцах махнул рукой. – А какие болезни там процветают, каких ран и увечий незаживающих можно насмотреться на телах этих бывших людей, каждый из которых ведь тоже рождён был, как образ и подобие Божие, но уже почти невозвратимо утратил его.