Читать «Ели халву, да горько во рту» онлайн - страница 10

– Так вышла она, Родион Александрович. Скоро возвертается. Что прикажите? – отозвалась девушка, с любопытством косясь на гостя.

– Подай нам с доктором что-нибудь пообедать.

– Извольте, барин. Нынче ушица стерляжья у нас есть, отбивные телячьи, пирожки со вчерашнего дня оставались… Сейчас Фоминична придёт – будем с нею ужин готовить. А насчёт обеда нынче не распоряжались…

– Подавай, что есть, – махнул рукой Родион. – Садитесь, Георгий Павлыч.

Жигамонт сел, откинувшись на спинку стула, привычно внимательно разглядывая всё вокруг.

– Вы не подумайте дурного, доктор, – продолжал молодой человек. – У нас с обедом странная история. Непонятно, обед то или ужин. А всё потому, что вся семья живёт по своим правилам, мучая бедную Фоминичну. Матушка вечно занята, и к обеду даже редко показывается, приказывая принести себе что-либо в кабинет. Дядюшка часто бывает болен и тоже редко спускается и обедает у себя. Антон и Володичка ведут такой образ жизни, что и сами не имеют понятия, где будут через полчаса. А Владимир у нас англоман. Он обедает вечером, то есть тогда, когда вся остальная семья имеет обыкновение ужинать. И жена его соответственно. Только за ужином и собирается наша семья вместе. Завтракают все тоже в разные часы. Матушка поднимается в шесть утра, а Антон, к примеру, спит до полудня… Так-то и живём…

Между тем, проворная Даша уже разлила по тарелкам золотистую уху, от аромата которой сладко щекотало внутри, подала отбивные, пирожки, сыр, овощи и фрукты, нарезала свежий хлеб, кокетливо поглядывая на доктора, и, наконец, замерла, ожидая других указаний.

– Спасибо, Даша, – улыбнулся Родион. – Ты у нас настоящая искусница.

– Полно вам, барин. Это Фоминична искусница, а я так… – махнула рукой Даша.

– Не скромничай. Дашенька, пожалуйста, отнеси княгине кофе и её любимый грильяж. Она просила.

– Сию минуточку, Родион Александрович, – кивнула Даша.

Ветер слегка колыхал занавески, и дышащие свежестью ветви растущей под окном берёзы врывались в комнату, ласково шелестя листвой. Алексей Львович Каринский, надвинув на глаза очки, внимательно просматривал листки бумаги, исписанные чётким, ровным почерком и довольно кивал седовласой головой:

– Дивно, душечка, дивно! Се экселент!¹ У тебя прелестный почерк, дитя моё. Я уверен, что с твоей помощью, наконец, осилю мои воспоминания для семейной хроники и в назидание потомкам.

– Я счастлива, дедушка, что могу хоть чем-то отплатить вам за ваши благодеяния ко мне, – тихо ответила стоящая у окна русоволосая девушка в простом сером платье.

– Ах, брось, брось! – замахал руками Каринский. – Ты просто обижаешь меня, душечка, подобными словами. Отплатить! Мои благодеяния! Разве же ты чужая мне? Ты моя родная внучка. Ты Марья Алексеевна Каринская! И у меня нет человека роднее тебя! Я уж не говорю о том, что с твоим появлением моя, едва не уничтоженная смертью обоих сыновей жизнь вновь обрела смысл! Ты радость моя, мой луч света!

Маша опустилась перед Алексеем Львовичем на колени, прижалась губами к его морщинистой руке:

– Я так люблю вас, дедушка!