Читать «Богиня маленьких побед» онлайн - страница 32

– Я тоже, Адель. Я тоже.

Пожилая дама прищелкнула языком:

– Что хорошего сегодня на экране?

– «Манхэттен», черно-белый фильм нью-йоркского режиссера Вуди Аллена.

– Мне это имя знакомо. Как по мне, слишком заумный. У меня такое ощущение, что в черно-белом фильме прошла вся моя жизнь. К тому же почти что немом! Дайте мне «Техниколор», черт возьми! Я хочу музыку! Почему в Голливуде не снимают музыкальных комедий?

– По правде говоря, я недолюбливаю этот жанр.

– Слишком для вас приземленный? Ее Величество конечно же предпочитает французский кинематограф.

– По какому праву вы беретесь меня судить?

– Бедная малышка. Меня судили всю жизнь. Считали ни на что не годной пустой дурой. Говорили одни только гадости. Я плакала, пинала ногами все запертые двери, но так и осталась «австриячкой». Принстон был не мой мир. А потом, в один прекрасный день, я сказала: «Scheisse». И поселила в саду розового фламинго. Представляете, какие по этому поводу пошли разговоры? У Курта Гёделя розовый фламинго. Узнав об этом, его мать чуть не проглотила свое жемчужное ожерелье, доставив мне несравненное удовольствие. Мне нравятся музыкальные комедии. Песенки о любви, милые цвета. А вот читать не люблю. И плевать мне на вас, как говорят эти долбаные французы! Если вам нравится смотреть мрачные фильмы и выпивать по стаканчику еще до захода солнца, дело ваше, Энн. В этой жизни значение имеет только радость. Радость!

– А что думал ваш муж по поводу этого розового фламинго?

– Вы полагаете, он осознавал, что у нас есть сад?

12. 1933 год. Разлука

Любовь – это нож, которым я в себе копаюсь.

Франц Кафка

Взяв в сообщники санитарку, я в течение нескольких месяцев смогла навещать Курта в обход семейной цензуры. Анна была дочерью эмигрантов из России; ее родители, прислуживавшие у богатых господ, уехали вместе с хозяевами, бежавшими от большевистской угрозы. Затем она вышла замуж по любви за одного венского часовщика, чья мастерская располагалась на улице Кольмаркт, в двух шагах от кафе «Демель». Свекр и свекровь, ревностные католики, так и не смирились с тем, что сын женился на еврейке. Когда вскоре после рождения их сына Петера муж умер от туберкулеза, Анна осталась одна с ребенком на руках и престарелым отцом, за которым требовался неустанный уход. Каким-то чудом ей удалось заполучить это место в Паркерсдорфе, где она прозябала в хозяйственном помещении. Получаемых ею денег едва хватало на еду и оплату приюта для пожилых людей. С сынишкой она виделась лишь раз в месяц после длительной поездки на велосипеде в деревенскую глушь. Она часто показывала мне фотографии своего мальчугана, у него были рыжие, как у матери, волосы и темные глаза, по всей видимости, унаследованные от отца. Русский акцент Анна прятала за истинно венской иронией, но своих славянских корней скрыть не могла: круглое лицо с выступающими скулами и ясные глаза, в уголках которых вечно плескалась улыбка, говорили сами за себя. Непокорная огненная грива этой женщины всегда шествовала на шаг впереди, и пройти незамеченной она просто не могла. Я запретила ей перекрашиваться в блондинку и очень завидовала этой непослушной шевелюре Данаи, вечно выбивавшейся из-под белой шапочки. После каждой встречи с Куртом я убегала за дом и плакала, сетуя на судьбу и собственное бессилие. Он так исхудал и был очень слаб. Анна скручивала сигареты и без комментариев вытирала мои испачканные тушью глаза. Она дала мне только один совет: «Если их лекарства на самом деле подействуют, это будет заметно. Для меня в подобных делах секретов нет. Твой возлюбленный просто нуждается в любви. Так что ты люби его, славная моя».