Читать «Нога судьбы, пешки и собачонка Марсельеза» онлайн - страница 9

Тогда как Антон Павлович не любил людей с удовольствием, с полной самоотдачей, самозабвенно и искренне, всех поголовно и каждого по отдельности, даже время от времени не позволяя себе исключений, Лев Борисович Добужанский не любил исключительно литераторов.

Орды бездарных повторенцев, плебеев от литературы, безродных дворняжек, возомнивших себя благородными лабрадорами, ротвейлерами и боксерами, Достоевскими, Толстыми, Драйзерами и Чеховыми нового тысячелетия, – все эти жалкие пудели и чихуахуа Мельпомены преследовали Льва Борисовича во снах и преследовали Льва Борисовича наяву. Преследовали на работе, в коридорах редакций и университетов, и преследовали на дачном участке под Вологдой. Пронзительные взгляды разгромленных словотворов прожигали Льву Борисовичу крахмальную стойку воротника и затылок, легкий весенний грогрон на лопатках и зимний ратиновый драп. Зрачки современников, как стайки неупокоенных душ, сосредотачивались под кадыком Льва Борисовича мурашками во время литературных лекций.

Лев Борисович горячо ненавидел и был холодно ненавидим. Но Лев Борисович был критик с мировым именем. Авторитет его в литсреде был непререкаем, а вердикт, вынесенный Добужанским автору, – необратим. Его боялись. Пред ним заискивали и лебезили.

Положительная рецензия на роман стоила у Льва Борисовича двести тысяч рублей или в валюте по курсу. Отрицательная рецензия не стоила авторам ничего.

Лев Борисович вздрогнул. Откуда-то из тьмы, собравшейся под козлиными трельяжными ножками, донеслось до него неприятное, похожее на жужжание улья гудение.

Критик вгляделся. Мерсью приподняла верхнюю губу над рядом острых клычков. Круглые глаза существа отражали свет притушенной хрустальной люстры.

Лев Борисович неуютно переступил, поднял синхронно четыре руки, из которых три у него были левыми и лишь одна – правой, и, утерев собравшийся в складках лба пот, резко отказался от предложения Людмилы Анатольевны пройти в гостиную к чаю. Райская не настаивала.

Дверь Райских захлопнулась. На столешнице опустевшего без критиков трюмо остался лежать конверт с пригласительным, с указанным адресом, но неуказанным номером подъезда.

Людмила Анатольевна бережно взяла пригласительный двумя пальцами и понесла на кухню.

В габардиновом кресле одиноко лежала «Поленька Сакс». Антона Павловича в кресле не было.

– Антуля, выходи, он ушел, – сказала Людмила Анатольевна, бодро постучав четырьмя костяшками по подоконнику, и на белоснежной, едва запыленной стойке меж лиловой цветущей гортензии и недавно давшего бледно-зеленые, нежные колючки австралийского фикуса выросла голова любимого мужа.

– Я погиб, – мрачно предрек он.

Лев Борисович Добужанский, доктор филологических наук, заведующий кафедрой теории литературы МГЛА, профессор, председатель правления литературной комиссии СПИ, крупный литературный критик, автор около двух тысяч критических статей, трех пособий для начинающих авторов «Теория и практика стиха», пушкиновед, ведущий эксперт МО и главный редактор издательства «Луч-Просвет», мстительными рывками крешевых долгоиграющих брюк преодолевал пролеты покрытой плесенью и настенными апокрифами гулкой трехъярусной лестницы. Лев летел в облаке табачного пепла и штукатурки, поднятом им со ступеней, сопровождаемый удушливым аммиаковым запахом. В конце и начале каждого пролета, за каждым поворотом перил, за мусорными трубами, на широких каменных подоконниках и поперек маршей неподвижно, как сфинксы, сидели худые, черного цвета коты со злыми, желтого цвета глазами. Это были коты Феклисты Шаломановны Бессоновой. Феклиста Шаломановна Бессонова была ведьма. Не подозревая об этом, Лев Борисович, спотыкаясь о кошачьи мисочки, шипел на ведьминых котов не своим голосом, то перепрыгивая через них, то отшвыривая их с дороги сандалиями. Коты орали.