Читать «Белая церковь. Мосты» онлайн - страница 27
Ион Пантелеевич Друцэ
— Ничего, у меня шестеро ребятишек. Они меня защитят.
— Да чем тебя те малолетки защитят?
— Чистотой и непорочностью.
— А если не смогут?
— Если не смогут, меня защитит этот храм.
— Если ты еще раз назовешь эту хибару храмом, я уеду, даже не дав тебе своего отеческого благословения…
Ее глаза, чистые степные родники, переполнились влагой.
— Да как не называть мне его храмом, когда вон сколько раз в зимнюю стужу тут на наших глазах рождался младенец! Сколько раз с этого амвончика доносилось слово господне! Сколько раз мы плакали, когда наступал час распятия, и содрогались от счастья, когда Иисус, воскреснув из мертвых и смертью смерть поправ, выходил оттуда в белом одеянии…
— Откуда выходил?
— Да вон из той боковой дверки…
Отец Гэинэ стоял над мешком, разинув рот, — такого с ним еще не бывало. Чтобы его прихожанка утверждала, что видела своими собственными глазами…
— Дочь моя возлюбленная… В трудные времена судьбу нашего народа решала не голова, а ноги.
— Вы думаете, мы бегством спасали себя?
— Чем же?
— Тем, что держались за эту глину и за этот крест.
Матушка на улице уже не стучала — она вопила в полный голос.
— Да иду же, вон он я, в дверях стою! Не знаю, — добавил священник, несколько понизив голос, — не знаю, дочь моя, может, я и не совсем прав, выбрав паству, а не храм, но выбор уже сделан, так что прощай, глупое мое дитя. Пусть в эту лихую годину бог хранит тебя, и твой очаг, и твою землю, и эту бедную…
— И этот храм.
— Ну хорошо. И этот храм.
Тяжелое, крупное лицо Екатерины озарилось счастьем.
— А если это храм и вы нас покидаете на столь долгое время, почему бы вам не вернуть хотя бы часть церковной утвари?
— Милая моя ягодка, что я могу вернуть, когда тут всего полмешка добра!
— Хоть бы Евангелие оставили. Какой это храм без слова господня!
— А то ты не знаешь, что у нас всего одно Евангелие, за которое я еще в позапрошлом году отдал кобылу с жеребенком и с тех пор на одной кляче езжу. Стыд и срам.
— А псалтирь?
— Псалтири у нас сроду не было.
— А вон там лежало несколько листочков?
— Там лежали всего три псалма, переписанные мной в молодости, когда еще рука не дрожала. Я их храню как свидетельство своей грамотности, вдруг проверка какая будет, но, если ты уж так просишь, я их тебе, пожалуй, оставлю. Только смотри, береги от огня, от влаги и не давай ребятишкам ими играть.
Завладев листочками, женщина положила их там, где они всегда лежали, и, вернувшись, встала в дверях, загородив собой выход.
— А… светить?
— Что светить?
— По вечерам, говорю, когда мы соберемся на вечерню и народ опустится перед алтарем на колени, а я выйду петь на клиросе…
— Да какое тут может быть пение?!
— Самое обыкновенное. Крещеные, как-никак, и, когда солнце пойдет к закату, а со стороны монастыря позвонят к вечерне, мы соберемся, оставшиеся в селе прихожане, я раскрою перед собой те листочки, и как мне тогда без свечки?
— Воска у меня нету, — сознался отец Гэинэ.
— Зачем тогда листочки подарили? Как я их в темноте читать буду?
— Дочь моя, какая свеча поможет тому, кто грамоты не ведает!