Читать «Школа сценического фехтования» онлайн - страница 23

Вообще художественность исполнения требует от артиста и режиссера напряжения всех умственных и физических сил, а не одного только умствования, как бы исказить автора под видом того, что одно лишнее, а другое длинно. Сцена должна давать полное художественное впечатление, и это дело публики отсюда уже судить, что лишнее, а что – нет.

Заключение

Передав обществу мой опыт в вопросе о сценическом фехтовании, не могу не обратить внимания читателей еще на одну обнаружившуюся для меня подробность, подробность, можно сказать краеугольную, именно – на недостаток преподавания фехтования в консерваториях и театральных школах. Практика занятий с артистами показала мне, что преподавание фехтования в школе не оставляет ни малейшего следа в учениках. То незначительное время, которое уделяется в училищах фехтованию дает себя знать как раз именно на сцене. И это не только по отношению к оружию. Фехтование, как известно, развивает в человеке пластику, свободу и легкость движений и искореняет дурные привычки в жестах и манере держать себя. Вот этими всего более вредящими артисту сторонами физического развития школа совершенно пренебрегает, и ученики долго остаются в совершенном порабощении у порока.

Поэтому я снова, как и в прежних моих трудах, настаиваю на том, чтобы школы уделяли фехтованию больше времени. Этот расход вознаградится сторицею даже во время школьного обучения, не говоря уже о работе на сцене.

И если бы, наконец, мечта моя исполнилась и фехтование в театральных школах стало бы на должную высоту, то к последнему курсу можно было бы прибавить и изучение сценического фехтования. Это значительно облегчило бы работу режиссеров, и актеру оставалось бы только вспоминать пройденное в школе.

Приложение. Руководство фехтования на штыках

Составлено преподавателем фехтования при Александровском Военном Училище и при Императорском Московском Университете. Издал В. Березовский комиссионер военно-учебных заведений 1905 г.

Предисловие

К сожалению, мне приходится с самого начала быть банальным, обращаясь за практическими примерами к русско-японской войне. Дело в том, что, будучи профессионалом в фехтовании, я до этой войны был, подобно большей части военных убежден, что песня штыка, как «царя оружия», по выражению Наполеона(1), и как «молодца», по выражению Суворова – уже спета, и при усовершенствовании современных ружей штык представляет лишнее обременение солдата при главном, что от него требуется, – при стрельбе. Что такой взгляд действительно существовал, доказывает ошибка японцев, изменивших свои ружья согласно теоретическому европейскому мнению о предполагаемой тактике будущей войны. Их штыки, по рассказам очевидцев, не практичны вследствие того, что их приходится то отвинчивать, то навинчивать: обстоятельство, убедительно доказывающее, что изобретатель их штыка и комиссии, принимавшие изобретение, были того мнения, что штыковой бой – частный случай в будущей войне, главная сила которой – ружейный огонь. Пренебрежение в армиях обучением фехтованию на штыках есть тоже доказательство действительного существования взгляда на роль штыка, как на незначительную часть солдатского вооружения. Один из моих учеников, служивший лет десять тому назад в военной службе и призванный недавно вновь на службу, имел возможность убедиться, что преподавание фехтования на штыках значительно ослабело за тот десятилетний промежуток, что он провел в штатской жизни. Не лишено интереса, что в последнюю службу его поразило, между прочим, то обстоятельство, что учебная атака заканчивалась обыкновенно «ура» нападающих и выходом защищавшихся из укреплений. Выходило так, как будто и учившие, и обучавшиеся были единогласно убеждены, что раз кто крикнет «ура» и добежит до укреплений неприятеля, то дело его уже выиграно. И схема штыкового сражения представлялась даже сторонникам выражения «пуля – дура, штык – молодец» в таком виде, что масса атакующих как бы наваливалась на массу защищавшихся, происходило что-то непонятное, и на месте оставались победители «молодцы» штыки. Как это произойдет, почему штык окажется молодцом, – никому не было понятно, но все как-то були убеждены, что солдат, никогда не коловший ранее, сам поймет, что именно, он должен делать, чтобы штык его был молодцом. Между тем, глядя со стороны на учебную атаку, все представлялось совершенно в ином виде, а именно казалось, что во-первых, атаковавшим никогда не дойти до укреплений, а во-вторых, если часть их и дойдет (уже утомленная), то сражение только и должно было еще начаться, знай защищавшийся фехтование на штыках. Но все равно, будет или не будет рассматривающий это предисловие согласен с верностью объяснения факта из истории вопроса, одно – несомненно: расскр-японская война показала, что оба великие полководца, так высоко ставившие штык, были глубоко правы. Сражение решает штык, несмотря на усовершенствование артиллерии и многозарядность ружей. Поэтому вовсе не нужно быть пророком, чтобы легко предвидеть, что эволюция штыка, как орудия фехтования, начавшаяся было с появлением «байонета» и шедшая до появления новых многозарядных ружей, должны получить опять движение. Чем скорее это произойдет, тем луче это будет для той армии, которая первая возьмется за ум. Придется снова обратиться к фехтованию на штыках и вытащить из архивов забытые уже теории фехтования (кстати сказать: очень немногочисленные даже за границей). По крайней мере, за границей в специальных военных журналах промелькнуло известие, что англичане, думавшие было совсем устранить штык из своей армии, оставили эту мысль и, напротив, занялись уже усовершенствованием своих штыков, а американцы желают даже вооружить своих солдат ножами. Может быт мне не следовало бы, но, как профессионал, я не могу удержаться, чтобы не сказать нескольких правдивых слов по поводу введения в армии фехтования вообще. Каждому человеку, объективно смотрящему на военное образование солдата, должно казаться ненормальным то странное отношение к фехтованию, которое наблюдается в русской армии. Солдату дают ружье, требуют от него сообразительности в своем деле, военной смекалки и, вместе с тем, не дают ему средств, из которых он мог бы приобрести качества, нужные ему для умелой защиты родины. Его учат шагистике, сгоняют десять потов перед церемониальным маршем, морят так называемыми «ружейными приемами», – все такими занятиями, которые в нужную минуту встречи с врагом не могут помочь ему ни на волос. Конечно, в этой ненормальности никто не виноват: одним слишком много дела, другим – слишком мало для того, чтобы как следует подумать об ошибках в воспитании солдата. Мне кажется, что военное общество в этом случае очень похоже на одного юнкера, который на мое замечание, почему он плохо занимается фехтованием на саблях, отвечал: «Да на что мне сабля? Когда в бой пойду, вы думаете, я с саблей пойду? Я штык возьму». – «А вы умеете фехтоваться на штыках», спросил я. – «Что же там уметь-то? Коли, да и все». Ответ этот был более геройский, чем разумный, потому что отвечавший не понимал, что быть готовым что-нибудь сделать, не значит уметь сделать то, на что ты готов. И во всяком случае, для исполнения чего-нибудь мало еще одной готовности и воли, необходимо, главным образом, умение, для которого нужно предварительно учиться. Кроме того, в исполнении человеком каких бы то ни было своих обязанностей важно, в наше время, не то, что человек исполнит, вообще, свои обязанности, а важно КАК он их исполнит. В этом КАК все дело. Врага можно победить силой, временем и измором, но можно достигнуть победы и искусством. Каждый из нас готов положить живот свой за родину, но нашей родине, в случае нашей смерти, нужно от нас не то, чтобы мы, вообще, умерли, ей нужно в этом случае, чтобы от нашей смерти ей была хотя какая-нибудь польза. Поэтому, если нам дают в руки ружье, чтобы бить врага и умирать, то мы должны добросовестно уметь это делать так лучше, как это – в наших силах. Если каждый солдат и начальник будет понимать это простое и несложное дело, то те из нас, которых судьба приведет столкнуться грудь с грудью со врагом, дорогой ценой дадут ему победу или легко сами ее возьмут, Это произойдет оттого, что каждый из нас будет УМЕТЬ ХОРОШО делать свое дело, так как он учился этому «хорошо уметь». Я нисколько не отрицаю того, что в решительную минуту схватки многое в психике человека меняется, и он бывает предоставлен исключительно стихийными силами своей натуры. Возможно, что в это время смертельного ужаса он не может больше думать о науке фехтования, исполнять приемы, как на ученье. Но, во-первых, не у всех нервная система достигает такого беспорядочного напряжения, – в схватках бывают люди, обладающие полным самообладанием, которое у них может еще больше увеличиться от сознания своей силы в фехтовальной технике боя. Их пример и спокойствие могут быть благодетельно-заразительными. А, во-вторых, расстраивающиеся организмы тоже, ведь, обладают способностью приспособления к жизни, и весьма возможно, что преуспеяние их в технике фехтования будет таково, что их инстинкты органически овладеют способами искусственного самосохранения, и в бою, забыв сознательною памятью технику боя, они будут помнить ее памятью бессознательной силы, так часто наблюдаемой в человеке. Я говорю все это к тому, что обучающийся не должен смущать себя легкомысленными рассуждениями о бесполезности, якобы, науки фехтования, а напротив всеми силами, данными ему природой, стремился бы к постижению и совершенному усвоению того, что входит в круг его прямых обязанностей, выпавших на его долю в жизни, и что дает ему такую могущественную силу даже в самозащите. Но помимо такой очевидной практической цели и пользы науки фехтования на штыках, фехтование полезно, как разумная гимнастика, развивающая у неотесанного человека ловкость, поворотливость и сообразительность. Притом все это делается такими несложными и незамысловатыми приемами, что усвоить их не представляет труда большого, чем труд, затрачиваемый на изучение ни на что ненужных «ружейных приемов». Ссылка на дисциплинирующее, будто бы, их значение потому не действительна, что практика призыва запасных показала нам, что дисциплина в солдате держится чем-то другим, но никак не «ружейными приемами» и наказаниями за ослушание. Мы видели, что буйные запасные, пробыв в роте несколько времени, даже не занимаясь ружейными приемами, становились столь же послушными и дисциплинированными солдатами, как и вновь прибывающие новобранцы. Очевидно, что дисциплинируют нас не ружейные приемы, а – среда.