Читать «Недоверчивые умы. Чем нас привлекают теории заговоров» онлайн - страница 153

Попадания и промахи

Представьте себе, что вы смотрите новости на своем смартфоне и видите заголовок: «Человек стрелял в президента и убил его». Только заголовок, и ничего больше. Каковы шансы, что вы подумаете, что стрелок действовал в одиночку? А теперь представьте, что вы увидели другой заголовок: «Человек стрелял в президента и промахнулся». Насколько вероятно, что вам придет в голову мысль о заговоре? Если вы похожи на участников исследования, проведенного в 1979 г. Кларком МакКоли и Сьюзан Жак (это был одна из первых психологических работ, посвященных вере в теории заговора), то, скорее всего, будете подозревать заговор при успешном убийстве, а неудачную попытку посчитаете делом рук одного человека.

Примерно через три десятилетия, в 2007 г., психологи из Лондонского университета Патрик Леман и Марко Чиннирелла повторили этот эксперимент и выявили аналогичную закономерность. Однако они предложили иное объяснение результатам. Возможно, люди просто рассуждают, что убийца, который пытался застрелить президента и не смог этого сделать, скорее всего, был неопытным самоучкой, а чтобы стать участником заговора, надо пройти строгий отбор. Если это так, тогда результаты действительно могут быть связаны не с бессознательной ошибкой соразмерности, а скорее с логичным и разумным рассуждением. И действительно, МакКоли и Жак обнаружили еще некоторые доказательства, что это может быть так. Когда они просто спросили участников, насколько эффективно будет действовать убийца, нанятый заговорщиками, те ответили, что он должен быть чертовски эффективен. В то же время они предполагали, что стрелок-одиночка должен быть менее компетентен. Эти различия уже сами по себе могут объяснить, почему удачное убийство с большей вероятностью отнесут к заговору.

Чтобы учесть и это, Леман и Чиннирелла добавили еще два варианта. В первом рассказывалось, что президента настигла пуля убийцы, но он чудом выжил: по чистой случайности пуля прошла очень близко от сердца, оставив только небольшую рану. Во втором говорилось, что убийца промахнулся, но практически сразу после покушения президент умер от сердечного приступа. В этих новых историях судьба президента не зависела от умения убийцы. Но даже когда причинно-следственная связь между убийцей и результатом покушения была разорвана, ошибка соразмерности все еще оказывала сильное влияние на представления людей об этом событии. Если президент умирал, стрелка чаще считали участником заговора даже в ситуации, когда он промахнулся (а в заголовке специально отмечалось, что сердечный приступ возник из-за чрезмерной загруженности президента, а не из-за попытки убийства). Когда же президент выживал, люди с большей вероятностью считали нападавшего одиночкой, даже если он стрелял метко и не достиг своей цели по чистой случайности.

Для другого исследования Робин ле Беоф и Майкл Нортон (авторы того эксперимента, где неизвестная болезнь захлестнула зоопарк) придумали рассказ, в котором причинно-следственная связь между убийцей и событием прослеживалась еще слабее. Они сочинили новости, в которых описывалось, как одна английская газета критиковала недавно убитого президента некой страны, тем самым спровоцировав теракты в Британии. В одном варианте эта история повлекла за собой пагубные последствия: в ответ на теракты Британия объявила войну этой стране. В другом случае последствия были менее значительные – британский премьер-министр смог прекратить теракты мирным путем. Таким образом, последствия убийства полностью зависели от действий премьер-министра. Но, несмотря на отсутствие прямой связи между гибелью президента и масштабом итоговых событий, участники с большей вероятностью считали убийство заговором, когда последствия были серьезны. А когда последствия были незначительны, люди чаще описывали убийцу как одиночного преступника.