Читать «Два конца» онлайн - страница 15

Максимилиан Алексеевич Кравков

Вытряхнул опустевший мешочек, сложил его пополам и, опустив на матрац, машинально разгладил ладонью.

— Кто наследник?.. — засмеялся он — и самому стало жутко от этого смеха. Укоризненно заметив:

— Не стоит так говорить... Иные слова иногда становятся твердыми — их можно брать руками...

После двух глотков сладкий чай надоел и хлеб перестал казаться вкусным.

Засучил тогда до локтя свою руку и в бледной худобе разыскивал голубые веточки вен. Потом сморщился, одернул рукав и опять стал ходить и думать.

— А все-таки кто-то боится... вместо меня... Меня взаправду знобит и... это не от простуды!

Вдруг стало страшно пропустить время. Ведь здесь, в этом подвале, не слышно часов, и ну-ка, окажется так поздно, что он и не заметит, как подкрадется срок...

Посмотрел даже на матрац, остановился, и нужно было усилие, чтобы оторваться.

— Вздор, я нервничаю!.. Успею.

Как хорошо, что он один. Родители умерли давно, еще до первого суда. А сестренка Катя, — для нее он бессрочный каторжанин — милый, но блекнущий за завесами времени образ.

— А теперь, — говорил он, — только еще продлится эта бессрочность... Намного ли будет ей тяжелее? Нет, я один — оттого-то мне так и свободно!..

Ох, как бы тяжело и мучительно было отсюда вернуться опять на каторгу!

И не длительные страдания были страшны, которыми встретила бы его эта каторга, а потеря секунд торжества, которые ярким взрывом сверкнули и при покушении, и там, на военном суде, и ждут его здесь.

Два года цепей и камня, два издевательских года — вот его плата за скромный праздник, который приготовил он себе.

— Глупости, — вырвалось вслух, — что я, оправдываюсь?..

Жандарм затрещал табуреткой, ерзнул и вытянулся.

Василий рассмеялся:

— Испугались, дядя? Здесь жутковато!.. Ты смотри, как бы ошибкой они тебя за меня не подвесили. Оба, ведь, за решеткой... ты с одной стороны, я с другой!

Жандарм поднялся громадный, в длинной до пят шинели, как статуя, начал прохаживаться по коридору.

И вдруг представилась виселица, и на ней заболталось это массивное тело в обвисшей шинели... Отдернулся с отвращением. Даже в отблеске мысли так оскорбительно и погано было хоть чем-нибудь сопричастным себя поставить к мерзости казни...

Переходя на другое, загораясь мечтательным гневом, представил себе ужасный сарай, где-то прятавшийся в захолустьях Москвы. О нем много говорили в тюрьме, об этом последнем испытании отчаяния. И вот — ночь. Суетливое копошение палачей при дохлом свечении керосиновой лампы. И они — представители государства. Группою: поп, прокурор и доктор — сволочь в пальто, в рясе, в мундире!..

И чудом каким-нибудь он, Василий Рыбин, в темном углу с бомбой в руках.

Да, с хорошим зарядом гремучего студня фунтов на восемь или на десять! Глупо жалеть серого, скованного человека. Он уже не человек, а если и остался им, то первый же скажет спасибо...

И вот, над пригнувшимися головами, тяжелой дугой взлетает боевой снаряд, в самую гущу, к лампе, куда из тьмы потолка свисла веревка...