Читать «Изолятор» онлайн - страница 16

Тоня, ясно, в слезы, у старого тоже глаза на мокром месте, а Николай огляделся и сразу про себя все порешил.

— Поедешь к нам, Прокофий Иваныч, — сказал он тестю. — Не на время, а насовсем, дошло?

— Дошло, Миколай, как не дойти, — радостно прошамкал старик. — Одному мне невмоготу — зиму нипочем не пережить... Я тебе в тягость не стану, ем... как воробушек. Черпачок супцу, хлебушка мягонького да чайку с сахарком. Зубов-то давно нету.

Посадили Николай с Тоней старого в коляску, укутали чем могли и покатили обратно. А приехавши домой, зажили они душа в душу. Старичок Прокофий Иваныч, хоть морщинистый весь и на глаза негодный, а веселый человек на поверку вышел, тихий и приветливый. Тоня, должно, повадкой в него пошла. Николай с Тоней, ясно, днем на работе, Настенька — в детском садике, а Прокофий Иваныч целый день на кухне у окошка сидит и знай чаи гоняет. Приноровился газ зажигать и чайник на плиту становить не хуже зрячего, так его не оторвешь — с десяток стаканов за смену выдувает. Пьет вприкуску, внакладку не уважает, и знай хлебушек наворачивает, буханки ему не хватает. Ну и на здоровьичко, нам не жалко. Чай и хлеб копейки стоят, а Прокофий Иваныч — родня, как-никак тестем считается.

По пятницам Николай брал старого в баньку, а в выходные, бывало, выводил во двор, где народ пенсионный собирается. Сам Николай с ребятами в «козла» забивает, а Прокофий Иваныч лясы с народом точит. Про войну вспомянет и про то, как колхоз у них становили, об чем хочешь потолковать способный. И домой потом топает довольный, что с народом наговорился досыта. Старушки кой-какие на Прокофия Иваныча поглядывали, а одна — из седьмого дома бабка вдовая — так все и норовила сесть с ним рядышком, под его бочок.

— Ты, Прокофий Иваныч, гляди! — упреждал тестя Николай. — Не ровен час, захомутает тебя бабка и сведет из дому!

— А мне что, Миколай, я на то согласный, — смеялся Прокофий Иваныч. — Мне годов не так чтобы много — шестьдесят три всего, я на это самое еще годный!

Так вот они жили-поживали, а к маю семьдесят третьего вышла им беда. Вернулись как-то Николай с Тоней с огорода, а дома не узнать: все вверх дном переворочено, и вещи ни одной цельной нету. Стулья переломанные, зеркала побитые, занавески с окошек сорванные, посуда — в черепки, пух из подушек по комнатам летает, и телевизор — вдребезги! А Прокофий Иваныч на полу валяется и знай хохочет дурным смехом. Сам зрачки закатил, одни бельмы торчат, и кругом рта — пена. Николай сей же миг докторов призвал, кольнули они Прокофия Иваныча, он и оклемался. Денек отлежал носом в стену, а к вечеру повинился:

— Виноватый я кругом, Миколай, не будет мне твоего прощения... Бес в меня, бывает, войдет, и крушу я все почем зря. Ты, зятек, наживал, а я, старый хрыч, тебя в разор пустил... Вези меня в деревню помирать на родимой сторонке.

Старик на оттоманке сокрушается, Тоня на кухне слезами умывается, а Николай по дому ходит, курит и про себя мыслит. Старика ежели в деревню вернуть, лето он как-то перемается, а зимой нипочем не выжить Прокофию Иванычу. По-людски это будет?.. А большой ли убыток он нанес? Мебель, считай, никуда не годная стала, потому как Настенька забывала на горшок проситься и обивку обделала, телевизор «Рекорд», в комиссионном купленный, тоже пора менять, а всякие там подушки и вовсе недорого обновить. Хрен с ним, с добром этим! Живы будем — наживем!