Читать «Угрюм-река. Книга 2» онлайн - страница 313

9

В бухарском халате, в золотых туфлях Прохор Петрович сидит на кушетке, и против него – гости. Их много: званых и незваных. Они все еще слетаются, как на маяк ночные птицы, выплывают из воздуха, падают с потолка, будто акробаты в цирке, чопорно садятся в кресла, иные же – прямо на пол.

Прохор Петрович ничуть не удивляется: все так понятно, так просто. Он ведет беседу с призраками, как с живыми: ему с каждым и со всеми нужно переговорить, он сейчас в хорошем настроении. Вот только этот старый болван Тихон то и дело сует свою лысую башку в дверь кабинета. Прохор отлично знает, что Тихон фискалит Нине, поэтому, чтоб не подслушал хам, он продолжает беседовать с гостями шепотом, сдержанно жестикулируя, а когда хам заглядывает в дверь, Прохор смолкает, смиренно поджимает руки в рукава, ловко притворяясь, что в комнате нет никого, что кресла пусты и что ему, Прохору, просто пришла фантазия наставить мебель полукругом возле кушетки. Что ж, разве он не вправе сделать это?

– Могу я или не могу? Могу или не могу?! – кричит он на вошедшего Тихона.

– Так точно, барин, можете, – топчется непонимающе Тихон.

Сидя на кушетке и зорко наблюдая за Тихоном, Прохор думает: «Интересно знать, видит он моих гостей или нет? Или только прикидывается, что не видит».

– Ты не мешай мне, старый дурак. Не шляйся! – опять кричит он. – Видишь, я занят делом. Ведомости проверяю… Я один. Так и скажи ей. А доктора, ежели придет, гони в шею: гости у меня. Ступай!

Тихон, опустив голову, медленно проходит из кабинета в коридор.

…И проходят долгие сроки. В замкнутом мире больного время шло быстро – в галоп, в карьер: минуты неслись, как часы, часы вырастали в годы.

И грезятся Прохору в туманных обрывках картины минувшего, именно то, что лежит на душе его камнем. Вот видит – бурю огня. То тайга жарко пылает, и пламя грозится пожрать все дела его. Вот там, из угла, где часы, шагают толпы рабочих, шумят: «Предатель, клятвопреступник! Мы спасли тебя от пожара, ты всего наобещал и обманул нас!» То видит безумец картину расстрела. Выстрелы, выстрелы, залпы: рабочие падают.

– Стреляй их, подлецов, стреляй! – горланит рехнувшийся Прохор, вскакивает на кушетку; глаза в страхе и в злобе, волосы дыбором, его треплет дрожь, он сплевывает густые, одолевающие его слюни.

Но вот, пых-трах: мрачная картина гаснет.

Юбилейный, какого мир не видел, бал. Блеск хрустальных люстр, изысканная пышность туалетов. Могущественный Прохор Петрович, скрестив руки на груди, говорит торжественное слово. Широко открыв глаза, болящий Прохор молча любуется собой, произносящим речь. «Глядите, глядите», – шепчет он сегодняшним гостям и тычет пальцем в пустоту, в себя – другого. Он любуется собой со стороны.

– Видите, он во фраке, в сорочке, он чисто вымыт, от него пахнет духами. Борода его подстрижена, и щеки выбриты… Вот, господа, каким я был… А теперь… а теперь я… грязный… – В его глазах горькая жалость к себе. – Слушайте, что говорит тот Прохор, настоящий… Не я, а тот. Слушайте, слушайте…