Читать «Феликс Медведев. Козырная судьба легендарного интервьюера, библиофила, игрока» онлайн - страница 78

Феликсу ждать у моря погоды больше трех дней нельзя – делегация отправляется в другую точку маршрута. Журналист в панике. Сейчас, в эпоху спутниковой связи и других технических чудес, можно запросто увидеться с человеком, находящимся на другом краю мира, по Skype, но в те времена только старый добрый телефонный аппарат, отправляющий старый добрый сигнал по старым добрым проводам, мог соединить мятущиеся души. Междугородняя связь – подарок судьбы, международная – почти чудо.

Феликс снова мчится к доброму Эдуарду и просит его предоставить телефон для связи с Бродским. Тот не только соглашается, но и просит своего зятя подключить к телефону магнитофон. Но как только Бродский произносит первую фразу, сбывается главный ночной кошмар Феликса – магнитофон ничего не записывает! Может быть, его выводит из строя взаимное волнение собеседников, сжимающих трубки. Тогда Феликс хватает ручку и начинает лихорадочно записывать своим образцово-нечитабельным почерком драгоценные фразы… Вот так оно и состоялось, это первое интервью опального поэта, Нобелевского лауреата, советскому журналисту, поправшему идеологические запреты. Обычный телефонный шнур не просто соединил двух людей, он соединил две эпохи, две судьбы, два мира…

– Вы ощущаете ностальгию? – неожиданно для себя спросил Феликс в конце интервью.

– Ностальгию? Как можно сказать об этом? Что это? Отказ от требований реальности? Я всегда старался вести себя ответственно, не предаваться сентиментальностям…

…Иосиф Бродский не хотел, чтобы его считали борцом с советской властью или мстителем за нанесенные в молодости обиды. Даже когда ему усиленно напоминали о том, сколько ему пришлось пережить в СССР, он просил не «драматизировать» события тех лет. Власть словно обижалась на такое игнорирование нанесенных ею обид, вероятно, ей, по каким-то садомазохистским причинам, хотелось, «чтобы помнили». Иначе сложно объяснить тот бесчеловечный факт, что родителям Бродского двенадцать раз отказывали в праве увидеть своего сына, даже когда он, смертельно больной, переживал очередной инфаркт… Он так и не приедет в Россию, не увидит, как весенний паводок ломает лед на Неве, как пронзает неба синеву золотой шпиль Адмиралтейства…

Он старался не помнить зла… Невероятно, сколько простого человеческого сочувствия и презрительной жалости в этих вечно актуальных строках его поэтического Назидания:

ОДНОМУ ТИРАНУ

Он здесь бывал: еще не в галифе —в пальто из драпа; сдержанный, сутулый.Арестом завсегдатаев кафепокончив позже с мировой культурой,Он этим как бы отомстил (не им,но Времени) за бедность, униженья,за скверный кофе, скуку и сраженьяв двадцать одно, проигранные им.И Время проглотило эту месть.Теперь здесь людно, многие смеются,гремят пластинки. Но пред тем, как сестьза столик, как-то тянет оглянуться.Везде пластмасса, никель – все не то;в пирожных привкус бромистого натра.Порой, перед закрытьем, из театраон здесь бывает, но инкогнито.Когда он входит, все они встают.Одни – по службе, прочие – от счастья.Движением ладони от запястьяон возвращает вечеру уют.Он пьет свой кофе – лучший, чем тогда,и ест рогалик, примостившись в кресле,столь вкусный, что и мертвые «о да!»воскликнули бы, если бы воскресли.

Январь 1972