Читать «Человек из красной книги» онлайн - страница 2

Был в доме и другой его портрет, закованный в широченную раму, покрытую самым настоящим золотым цветом, располагался он в центре стены, напротив громадного обеденного стола. Аврошкин же портрет папы, небольшой, фотографический, в простой узкой металлической окантовке, чёрно-белый, как и всё, что было давным-давно, когда её ещё не было на свете и, наверное, не имело цвета, по размеру был много меньше главного, писанного разноцветными масляными красками и принадлежавшего кисти «художника-царедворца». Так Авроре сказала мама, и она запомнила эти её слова, хотя сама только-только научилась говорить разборчиво.

Рядом с главным портретом была ещё одна большущая фотография, приклеенная на твёрдую основу и безо всякой рамки. На ней был изображён огромный ракетоноситель, под углом к обеденному столу, направленный своими круглыми соплами прямо на смотрящих, так что было даже чуть-чуть страшно, что сейчас он оторвётся от этой фотографии и улетит сквозь стену, оставив после себя внушительного размера дыру с рваными краями. Папа говорил ей – она тогда уже стала почти всё понимать про его корабли и его любимый космос, – что когда космический корабль улетает в небо, то даже бетон плавится под ногами у корабля. И страшенный огонь создаёт этот невыносимый жар, а вырывается он как раз из этих ракетных сопел. Она запомнила, но ещё не раз потом просила повторить рассказ, чтобы снова стало немножко страшно от того, как всё вокруг может сгореть из-за этих страшных, огнедышащих сопел.

2

К тому времени семья уже несколько лет проживала в высотке на Котельнической набережной. Они перебрались туда окончательно вскоре после того, как Павел Сергеевич и Евгения Адольфовна почти тайно, с соблюдением необходимых мер предосторожности, расписались в отдельном помещении с окнами, выходящими в пустое небо, вдали от посторонних глаз, с помощью специально приглашённой для регистрации загсовской тётки, которая и зарегистрировала этот нетипично оформленный брак. При этом по обезличенной, как водится, подсказке сверху за молодой женой осталась добрачная фамилия – Цинк. Ну а сам, как тому и надлежало быть, остался собой – Царёв П. С., да и то, как обычно, – исключительно для допущенных и посвящённых. И всё ради того, чтобы не нарушить даже малую часть гостайны, свято охраняемой властью и строжайше запрещённой к каждодневному использованию из соображений высшей безопасности. Государево око, пасмурным облаком нависавшее над Аврориным отцом большую часть его неровно устроенной и надрывно прожитой жизни, даже в этом, казалось, благом и хорошем деле не дозволяло любой, самой невинной вольницы. Как правило, исключениям места не находилось. Впрочем, этим же недремлющим органом не благословлялись и другие пустые вольности, включая даже неопасные, такие, как регистрация законного брака при свидетелях, отобранных самими молодожёнами. В особенности такая суровая в своей неуступчивости установка касалась граждан, выделенных в отдельную категорию, чья жизнь и чей труд принадлежали не им, но стране, – тем, кто круглосуточно был ведом и подконтролен, чьи желания и надежды обусловливались границами единственно возможного лекала и от которых более, чем от кого-либо в государстве, зависел бесперебойный и победительный ход адской машины, именуемой «Превосходство социалистической системы над мировым капитализмом». Страна в очередной раз набирала грозные обороты, ей всё чаще и звонче требовалось бряцать доспехами, и не только исключительно научного свойства, но и прочими, убедительными по самой своей сути. И для этого требовались те, кто должен служить верно, надёжно, и с неизменно победным результатом.