Читать «Черноводье» онлайн - страница 247

Валентин Михайлович Решетько

– Че, пережил зиму, говоришь! Дожили, паря, до зелени… Ешь давай, ешь! Вишь, пузо-то набил, ровно барабан! – Лаврентий похлопал лошадь по тугому животу. – Пахать будем, паря, завтра, пахать!..

Даже сама мысль о предстоящей пахоте всколыхнула душу Лаврентия. Он стоял рядом с лошадью, машинально поглаживал ее по холке, а мыслями был далеко, далеко в своем родном селе Лисий Мыс. Мысли цеплялись одна за другую, затягивали мужика, словно в речной омут.

Первый выезд на полевые работы всегда для крестьянина был праздником. И готовился к нему начиная с зимы: возил навоз на поля, подлаживал бороны, плуг, ремонтировал упряжь. Почаще подсыпал овес лошадям, которые ходили у него в плуге. Чем ближе подступало заветное время, тем нетерпеливее становился крестьянин. На дню по несколько раз проверял давно проверенный и отлаженный инвентарь. Наконец наступал последний день перед выездом на пахоту.

К вечеру по всей деревне дымились бани. Топилась с обеда и жамовская баня. Деловитый Васятка подтаскивал березовые дрова, следил за каменкой. Отец поучал малолетнего сына:

– Баню топить, Васятка, – мужская работа. Потому как плохо топленная баня – все одно, что недобродившее пиво: только горечь одна во рту. Завтра праздник – первая борозда в поле. Святое это дело, Васятка. И браться за эту работу – надобно быть чистому.

Вот и мылась вся деревня в банях, готовились мужики к предстоящей пахоте. Был в бане и Лаврентий… Набирал из кадки полный ковш воды и, посматривая на сына, командовал:

– А ну, паря, вались на пол! – Васятка распластывался на полу, ожидая первую волну жара. Лаврентий плескал воду на раскаленные камни. С шипением и треском жгучий пар разлетался во все стороны. У Лаврентия от жара перехватывало дыхание; немного обвыкнув, он лез на полок. Натягивал рукавицы-голицы и заранее приготовленным березовым веником, распаренным в шайке с горячей водой, начинал легонько обмахивать тело. Горячий воздух острыми иглами впивался в грудь, в живот, в плечи, вызывая нестерпимый зуд. Светлая, еще не успевшая загореть после зимы кожа, пузырилась прозрачными каплями пота. Лаврентий все энергичнее махал веником, слегка касаясь тела. Мужик покряхтывал в сладкой истоме, веник все ожесточеннее отплясывал по распаренному телу.

– Васятка! – молил отец сына. – Поддай еще!

Мальчишка, привстав на колени, набирал в ковш воду и плескал на камни. А сам снова плюхался на пол, боясь приподнять голову.

– Ох, ах! – стонал на полке Лаврентий, нещадно хлеща себя веником. Наконец и он не вытерпел, сполз с полка. Набрал полную шайку колодезной холодной воды и опрокинул ее на себя. Все тело парильщика мгновенно покрылось багровыми пятнами. Мальчишка взвизгивал от холодных водяных брызг.

– Привыкай! – добродушно басил Лаврентий, посматривая на сына. – Иначе какой с тебя сибиряк!

– Ну да, сибиряк! – И Васятка выбегал в предбанник. Следом выходил и Лаврентий. Он садился на лавку, брал со стола глиняную крынку с квасом и жадно пил. Передохнув, снова собирался в парную.

– Тятя, я не пойду! – заканючил мальчишка.

– Посиди, подожди меня; я схожу – маленько до нутра не достало! – улыбнулся Лаврентий. – А потом мы с тобой всласть помоемся, чтоб, значит, чистому за святую работу взяться.