Читать «Трасса» онлайн - страница 8

Он царапал в снегу палкой длинные осторожные борозды и, наконец, наткнулся на тонкую чёрную проволоку. Он сматывал её себе на левую руку, согнутую в локте, переползая от мины к мине.

И когда стреляли, он боялся, что пуля стукнет в мину. Тогда ведь от него ничего не останется и никто не узнает, почему он так долго возился со связью. Но того, что пуля может попасть в него, он не боялся: ему казалось, что боль от раны будет не такой сильной. И нет на свете ничего сильнее той боли, которую он сейчас испытывал, и теперь он всё может стерпеть.

Потом он связывал куски проволоки, подвешивал их на ветке кустарника, так, чтобы голая проволока не соприкасалась с землёй. Пальцы слушались плохо. Он засовывал руки под рубаху и согревал их на животе. И, расточая последнее тепло, он думал, что теперь уже никогда не согреется. Тепло уходило, как кровь.

До батареи провода не хватило. Но батарея уже близко. Шагая по тропинке, он вдруг захромал и, когда посмотрел на подошву, увидел, что каблук разбит пулей и розово обледенел, но как это случилось, вспомнить не мог…

Докладывая командиру батареи, он почему-то нелепо и радостно улыбался и, отдавая честь, держал растопыренные пальцы возле уха. Он не чувствовал своих пальцев.

Гневно глядя на связиста, командир спросил:

— Почему так долго канителились? И почему у вас такой вид? — Командир показал глазами на ноги.

Связист посмотрел на свои ноги без обмоток, с висящими у штанов штрипками, на портянки, выглядывающие из ботинок, и смутился.

Он хотел объяснить всё, всё по порядку, но он хорошо знал, что всем некогда, все заждались его на батарее и командир не успеет его выслушать, и он попытался только поднять руку с распухшими пальцами повыше и коротко сказал:

— Виноват, товарищ командир!

Потом, жалобно и неловко улыбаясь, он глядел вслед командиру, идущему к орудию. Потом оглядывался, ища, кому бы всё-таки объяснить, но никому не было до него дела, все расчёты стояли по своим местам, и лица людей были напряжённы и суровы.

Он потоптался, похлопал ладонью о ладонь, поправил ушанку. Ему ещё очень хотелось попросить у кого-нибудь закурить, но просить было как-то неловко, и он побрёл обратно на КП.

Он нашёл брошенную им в поле катушку, снова надел её на спину. Теперь уже не было нужды ползти. Синие тени лежали на снегу, и можно было обходить открытые места, потому что во впадинах лежали эти синие тени.

И вдруг живой и мощный голос орудия донёсся сюда, и с веток елей стали медленно падать ватные комки снега.

И при звуке голоса орудий он внезапно почувствовал, как сладко тает в сердце горечь обидного недоразумения и как становится ему хорошо.

Ведь это по его линии течёт ручей тока, это он, его ток, в стволах орудий превращается в карающий смерч зрячего огня.

И он шёл. И было очень холодно. Он знал, что на НП, в снежной яме, будет тоже холодно, что впереди предстоит ещё длинная ночь и эта ночь будет тяжёлой. Но живительная теплота радости всё сильнее и сильнее заполняла всё его существо, он шёл и улыбался усталым лицом.

Потом он сидел в яме, где был расположен НП, докладывал командиру. Командир лежал на животе, опираясь локтями в мятый снег, и держал у глаз бинокль. Не оборачиваясь, командир диктовал телефонисту цифры. Алфимов рассказывал медленно, обстоятельно. Командир, сразу поняв, в чём дело, сказал: