Читать «Таежная вечерня (сборник)» онлайн - страница 153

– Я сама купила, чего хотела!

– Жесткая ты! – он поднес бокал к губам. – Мама сказала, что мне такая и нужна…

Впервые Таня изменила своей походной привычке не говорить о будущем до конца маршрута:

– Изведу я тебя, если здесь останусь! Зачем мне терпеть, зачем мучиться?

Душа устала от чужого порядка. За все время взгляд и отдохнул только на бутылочной пробке, что валялась в цветочном горшке перед входом в ресторанчик. Эти, поди, бросили! Но сейчас и ее там нет… Люди вокруг улыбаются – им лыбишься в ответ, вздыхаешь над их странным совершенством, но при этом испытываешь скуку и тоску. Ну хоть бы какая-то несуразица, хоть бы прыщ ни за что вскочил!

– Лучше ты мучай, чем мне самому, – после долгой паузы решительно произнес Алекс.

Господин директор опять зашел со спины. Видимо, он научился понимать русский язык, по крайней мере, успел определить фальшь в словах своего сотрудника. Директор спокойно сел за стол, питаясь разладом чужой души. От него веяло какой-то торжественностью.

Таня уловила это настроение:

– Видишь, он хорошо развлекся!

Был бы Курт русским, написала бы ответ: мол, люблю другого; потом бы выпили с ним, лоб в лоб; он бы решил, что она о нем страдает, она бы думала, что и правда кого-то любит.

Курт поднял бокал, дождавшись своей очереди. Даже набрался русской интонации у тех пьяных мужиков.

– Шеф благодарит тебя за маленький русский роман… который он испытал! – Алекс выждал немного, покусывая губы. – Господин Курт объясняет, в чем разница: в русском романе из хаоса пытаются создать порядок, а в западном – найти в порядке частицу хаоса!

Выпила, выдохнула: ну, пора и честь знать!..

В своем номере она зажгла маленький светильник у кровати. Из окна были видны высокие ели, темные предгорья, чем-то похожие на ее сибирскую тайгу. Светила луна, и голубой свет покрывал землю, будто снегом.

Была у нее особо любимая туристическая песня, старинная, как абалаковский рюкзак. Таня положила в пепельницу записку директора и подожгла ее. Глядя на ломкий огонек, тихо запела: «Там, где ветер тихо хлопает калиткой, по дорожке лунной зыбкой я уйду к друзьям старинным…»

В дверь ласково поскреблись, сопя и прижимаясь плечом. Таня засмеялась, поднимая песню выше: «Меня встретят и за стол посадят с миром!..» Смельчака сдуло. Самое грустное открытие она сделала, поняв свою ненужность здесь, – у нее не было порядка в сердце, не было той отрадной размеренности в жизни, которую дает любовь и семейное счастье.

Огонек в пепельнице измельчал и зарылся в черный пепел: «Вместе вспомним все, что быть могло и было…» И завьет горе веревочкой, словно серым дымом из трубы. Как бы ей хотелось сейчас заснуть, а проснуться в таежной избе!

А утром тайга похожа на звенящую фольгу: золотистую с солнечной стороны и серебристую – с теневой.

Зернистая рябь розового света просыплется с неба на востоке, просеется, не нарушив покоя, сквозь сонные в инее ветки. На северных склонах будет тишина ватная; даже жутко, и кажется, что не слышишь собственную душу! Обснеженные ветви осин закружатся над головой. Небо бледно-голубое, с морщинками, словно оно боится щекотки острых пихт. Старые ивы и талины согнули стволы от тяжести захребетных снежных валунов; тонкие верхние веточки уперлись в ледяные проталины, как пальцы пианиста в клавиши, бесконечно играя белую симфонию. Кое-где стволы вовсе надломило, желтые сколы с коричневой сердцевиной отливали морозным лаком.