Читать «Точки. Современный рассказ» онлайн - страница 8

Потом второй удивлялся, почему в комнате неестественно тихо. «Дочка не просыпается», – отвечала память Иванькова. Этот ребенок рос очень быстро, так же быстро, как менялось отражение в трюмо. Саша становился Александром Петровичем, лысоватым и всегда уставшим человеком.

Второй был отстраненным свидетелем изменений, происходящих в Иванькове. Тот перестал узнавать в жене женщину, с которой в молодости ездил летом в деревню. Это была не та, которую вез на раме велосипеда к речке. Та плела венки из полевых трав, а эта громко дышит, когда ест.

Второй стоял у окна, смотрел, как сквозь метель просвечивали оранжевые пятна фонарей, и само окно походило на «белый шум» телевизора, будто кто-то забыл выключить его после окончания всех передач. А память первого рассказывала, что он находит утешение только в своей бухгалтерской работе, где все четко выстроено и полностью подчиняется Иванькову.

Хорошо, что бухгалтерией можно заниматься и после выхода на пенсию, иначе первый совсем перестал бы чувствовать уверенность. Взрослая дочь освободила его от тягостных телефонных разговоров и приездов. Жена ушла прошлой весной, как странно. В ее-то возрасте. Если раньше первый ждал весну, чтобы побродить по раскисшей дороге в парке, где из остатков снега торчит трава позапрошлого квартала, то теперь Александру Петровичу было, в общем-то, все равно. Его жизнь заполняли только цифры.

«Как тускло, – думал второй, – а моя жизнь, короткая череда глупых ночей. Вот уж точно – «жизнь – повесть глупца», только без шума и ярости».

Заключительная фаза зимы, весь снег сдуло, остался только лед, везде лед, прозрачный, матовый, гладкий и в буграх. Лед на деревьях, на ступенях, на машинах. Как будто весь мир превратился в пластмассовую имитацию себя. Ветер несет пенополистироловый снег над поверхностью. Все ненастоящее, как и жизнь второго, которого надо освободить.

Все знают, что лунатики иногда путают окна с дверьми, но не все знают почему.

Автобус

Автобус закрыл двери и тронулся к следующей остановке. У водителя не оказалось сдачи с крупной купюры, и я, перешагнув через турникет, направился в глубь салона. В этот ночной час пассажиров было немного: парень с девушкой в темных одеждах, оба с подведенными глазами, мужчина с рюкзаком, что-то пишущий в большой тетради, и девочка, сидящая закинув ноги на соседнее кресло. Лицо она укутала шарфом, а шапку натянула практически на глаза. Из-под шапки выбивались светлые волосы. Пройдя в середину салона, я встал за креслом, в котором сидел мужчина с тетрадью. По его резким движениям, грязному воротнику и одержимостью, с которой он царапал ручкой в тетради, было понятно, что он находился в высшей степени возбуждения, может быть, даже на грани помешательства. Я заглянул в эту тетрадь. Она была разделена на три части. В первой находились цепочки формул, во второй какие-то рисунки, а в третьей, самой большой, шло описание. Его ручка выводила мелкий, но аккуратный почерк, правда, слабо читаемый из-за плохого освещения. Я разобрал только: «…структура времени вовсе не однородна, в разных зонах она имеет разную плотность. Человек – как биологическое существо, обитает во времени только определенной для него плотности. Именно это и определяет его движение в материи. Он подобен рыбе, что, пересекая океан, движется в подводном течении комфортной ей температуры. Но это совсем не значит, что человек не может нырнуть…» Мужчина ощутил мой взгляд, с негодованием посмотрел на меня и пересел на другое место. Автобус продолжал двигаться по сонной Москве. Скрежет ручки усилился, и тогда уже я ощутил чужой взгляд, неприродно зеленые глаза смотрели на меня из щелки между шарфом и шапкой. Почему-то я смутился и отвернулся. На секунду показалось, что все объединены каким-то тайным сговором и украдкой следят друг за другом.