Читать «Марксизм как стиль» онлайн - страница 176

Первыми начали стрелять в Плохиша, конечно, «условно чужие» – те, кто по правилам имели на это право, но тут же подключились и «условно свои». Их вело желание не отстать от общего бунта, начатого «той» стороной, понявшей, что победа исключена и соревнование рискует стать охотой Плохиша. Игра в войну между двумя командами детей мгновенно превратилась в другую игру: расстрел того, кто поставил себя выше остальных. Экстаз общности, который дают нам война и революция, легко превращаемые друг в друга. Только участвуя в военной машине человек получает шанс отказаться от «селф», самости, полностью совпасть с функцией. Но если, пройдя этот опыт, он возвращает себе самого себя, не выпуская из рук оружия, война превращается в революцию.

Такое чувство отсутствия обязательств перед самопровозглашенной элитой с точки зрения самой этой элиты есть, конечно, подлая неблагодарность холопов, готовых кусать руку дающего.

Или имело смысл соглашаться с именинником? Играть, делая вид, что он невидимка, раз уж он этого так хочет? Сделала бы такая привилегия его счастливым? Впрочем, это было бы сложно, ведь у него в руках осталось оружие и возможность свободно поражать всех, обеспечивая гарантированный выигрыш «своей» команде. Те из «своих», кто в итоге стреляли в Плохиша, отказались от нечестной победы ради равенства возможностей.

У вас нет шансов победить, если вы примете озвученные только что «неправильные правила» и ваш бунт начинается с отказа играть без расчета на победу.

Чем формальное равенство отличается от равенства реального? Мы все должны делать вид, что ведем себя свободно, не имея такой свободы. Этот вечный зазор между декларацией и реальным поведением даёт нам вечное же основание для бунта. Чтобы начать революцию, часто нужно просто всерьез прочитать Конституцию или другую декларацию собственных прав. Перестаем делать вид, что всё идёт по правилам, чтобы всё пошло, наконец, по правилам. Но по законам диалектики именно в этот момент вся игра и становится принципиально иной и правила изобретаются заново.

Чистое господство элит в традиционных обществах не нуждалось в лукавой имитации свободы граждан и не создавало столь явных оснований для возможного бунтарства. Не было деструктивного зазора между тем, что мы реально делаем и тем, что мы при этом изображаем. Такие общества были гораздо устойчивее, но они не производили личностей и не нуждались в них за пределами 1% господ, принимающих все решения. Рост доступа к образованию стал одним из способов размыть эти границы.

Повели бы себя так же ученики другой школы, дети с несколько меньшим ай кью? Насколько связан интеллект с самоуважением и со способностью к коллективным действиям? И откуда всё же это бунтарское самоуважение вдруг взялось, где оно дремало раньше, когда дети дружно соглашались отправиться на праздник к Плохишу?

Мне хочется думать, что ничего исключительного в таком поведении нет. Нормальная реакция. Был, конечно, тот, кто выстрелил первым, но через несколько секунд, когда стреляли все, этого уже нельзя было установить.