Читать «Я служил в десанте» онлайн - страница 118
Григорий Наумович Чухрай
Война катилась к концу. Из нашей палаты выписались два офицера: один в часть, другой, по инвалидности, домой в Армению. Их кровати только сутки были свободны. Потом на их место положили двух раненых. Оба они только окончили офицерскую школу, оба подорвались на мине, оба не приходили в сознание. Смотря на них я думал: «Мальчишки! Они и повоевать-то как следует не успели и вот так тяжко ранены». Я на своем веку видел сотни раненых и уже мог определить, жилец или не жилец. Но этим умирать было рано, и я гнал от себя тяжелые предчувствия.
Сам я ходил на костылях и уже смирился с мыслью, что нога моя не будет сгибаться в колене. Меня беспокоили осколки, проникшие в грудь. Кашляя, я выплевывал сгустки крови.
В госпитале появился новый доктор. Худенькая, невзрачная, но талантливая. Я сразу поверил ей. Она долго рассматривала мои рентгеновские снимки и наконец сказала:
– Тот осколок, что у вас в диафрагме, меня не тревожит. А маленький, который проник в правое легкое, очень зловредный. От него можно ждать неприятностей. Он остренький и ранит легочную ткань. Но будем надеяться… А ногу я вам спасу, если, конечно, вы согласитесь рискнуть.
Обещание спасти ногу овладело мной всецело, и я уже ни о чем другом не мог думать.
Начмед и пожилой хирург отговаривали меня:
– Осколок раздробил большую берцовую область колена. Он лежит как раз под нервом. Нерв частично поврежден. При хирургическом вмешательстве он может быть порван, и тогда у вас повиснет пята.
– Какая разница: так и так калека! – возражал я.
– Вы не представляете, какое неудобство протез. И она не представляет. У нее нет опыта. Она недавно окончила институт…
Но я поверил ей и согласился.
А в госпитале продолжались непонятные мне процессы, и на них я реагировал остро.
Говорили, что в туалете по щиколотку вода. Я был возмущен. «И это госпиталь! – думал я. – Все заняты барахлом, а навести порядок в туалете некому». Рассуждая так, я спускался по лестнице вниз и на лестничной площадке увидел стоящие на полу носилки. В них лежал наш раненый, а два пленных немца (их в госпитале использовали как рабочую силу, они переносили носилки) стояли над ним и курили.
– Браток, дай закурить, – сказал солдат, когда я подошел ближе. – Хочется закурить, а просить у немцев стыдно.
Я не курил, но табачок у меня был. Раненые просили меня свернуть им «бычка». Я свернул ему тоже.
– Но почему ты здесь лежишь?
– Меня носили в два отделения. Везде места нет, принесли сюда – и здесь нет места, а теперь они не знают, куда еще нести.
Немцы посмеивались. Я задрожал от возмущения – немцы посмеивались над нашими «порядками»!
– Погоди, сейчас я все улажу…
Разъяренный, я влетел в кабинет доктора. За письменным столом сидела Лия Семеновна, та, в которую я кинул полевую сумку.
– Почему ранбольной лежит на лестничной площадке? – закричал я.
– В нашем отделении нет места.
– А позаботиться о раненом вам не пришло в голову?
– Не вмешивайтесь не в свои дела.
Я не знаю, что со мной произошло. Я ударил костылем по столу. Настольное стекло разбилось, полетели осколки, чернильница опрокинулась и обрызгала белый халат и лицо ненавистной мне Лии Семеновны. Она испуганно завизжала.