Читать «Никто нигде. Удивительная автобиография аутичной девочки» онлайн - страница 16

С начала времен, глядя в пустоту,Она стояла здесь – и не здесь.В мире снов, теней и фантазий,Где нет ничего сложнее цветов и бессодержательных звуков.С лицом ангелочка, без сомнения —Но без способности любить или хотя бы чувствоватьЧто-то сложнее удовольствия от прикосновения кошачьей шерстиК ее лицу.

Еще до того, как появилась Кэрол, меня отдали в специальную школу.

В три года я надела первую свою школьную форму – голубое платье в клетку и синий блейзер, застегнутый на все пуговицы, чтобы я из него не убежала.

Мне нравились тяжелые дубовые двери школьной церкви, полированные полы, цветные окна высоко над головой. Нравилось, как все это пахнет, нравились деревья, чьи ветви нависали над детской площадкой. Нравились булочки с кремом на переменах и волосы Элизабет. Нравился металлический школьный значок, пришитый к лацкану блейзера. И сейчас, двадцать три года спустя, я храню этот значок в одной из своих коробок с сокровищами. Достаю его – и снова оказываюсь в школе, как будто все было вчера. Такие сокровища – мои ключи к самой себе, и не дай Бог кому-то их тронуть.

Это была частная школа с хорошей репутацией: индивидуальный подход, внимание к детям «с особыми нуждами». Начать надо с того, что все дети здесь были разные. Большинство – старше меня. Как правило, тихие и не такие настырные, как другие дети.

Считалось, что я умная, однако я часто не понимала, что мне говорят. С интеллектом у меня все было в порядке, но не хватало сообразительности. Вместо того чтобы разговаривать с людьми, я просто подражала им или, не слушая их, болтала что-то свое, как будто для беседы этого достаточно.

Кроме того, я не любила, когда ко мне подходили близко – вздрагивала и отодвигалась. Отец винил в этом мать. Мать возлагала вину за свое обращение со мной на мое поведение. Старший брат, сытый мною по горло, обзывал меня «психованной». Я повторяла его обидные слова. Шлепок! Так я научилась совсем не отвечать.

То, чем мы занимались в этой школе, я научилась делать с удовольствием. Учительница вела нас в школьную церковь и клала на пол огромный лист бумаги. С каждой стороны бумаги сажали учеников с карандашами (хотя я не обращала на них внимания).

Мы начинали рисовать, каждый со своей стороны – и вдруг я обнаруживала, что чужая рука пририсовывает что-то к моей картинке, а, подняв глаза, видела, что к руке прилагается лицо. А потом учительница старалась извлечь из наших каракулей что-то осмысленное.

Иногда, когда я проявляла интерес к тому, что делают другие дети в классе, мне тоже давали поработать. Но это меня раздражало. Рисовать я не возражала, но терпеть не могла мастерить человечков или что-нибудь вроде этого. Когда мне давали в руки материал для поделок, я создавала миниатюрные миры, разноцветные, мягкие и пушистые, полные мест, на которые можно залезть или пролезть под ними, если бы мне удалось туда попасть. Я опускала лицо на уровень своего «шедевра» и смотрела не столько на него, сколько в него, как кошка заглядывает в мышиную нору.