Читать «Игра с отражениями (оборванная исповедь)» онлайн - страница 8

Нет, не в этот вечер, но где-то через неделю после того, как мы начали встречаться, до моего сознания наконец дошло, что означает этот запах и отчего меня постоянно тянет уткнуться носом в то самое место, в котором шея Дианы переходила в плечо.

* * *

Всё очень просто – мама.

Что я мог помнить о ней через двадцать лет после того, как видел её в последний раз? Почти ничего. Она исчезла из моей жизни слишком рано, в ту самую пору, когда отношения любого человеческого детёныша с матерью только-только начинают перерастать рамки чисто биологической связи. Наверное, оттого и в моих воспоминаниях превалировали какие-то примитивно-чувственные моменты: телесное тепло, нежность прикосновений, звуки голоса, запах…

Да, да, и запах.

…Мне лет пять. Я болею. У меня высокая температура, и наблюдаемая мною часть вселенной, ограниченная стенами детской комнаты, вся залита липким жаром, от которого пухнет голова, который сделал противными еду, питьё, свет электрической лампочки… Даже игрушки вызывают у меня отвращение, и я не в состоянии слушать сказку из любимой книжки. Меня тошнит, временами даже рвёт, а ещё почему-то страшно. Болезнь погрузила моё сознание в омут отвратительно кружащейся мути, и чтобы не утонуть в ней, всякий раз, когда к моей кровати подходит мама, я вцепляюсь в её руку. Только эта рука, только неясный в притушенном свете лампы абрис её лица, только её голос, воркующий что-то ласковое и, видимо успокаивающее, составляют все мои желания и все мои потребности в этом взбаламученном болезнью мире.

А наутро, как это часто случается с детьми, температура резко упала, и я проснулся там, где свет не раздражает, а радует глаза, где переночевавшая рядом с кроватью игрушечная машинка сама просится в руки, чтобы отправиться в путешествие по одеялу, где звуки стали ясными, а слова понятными, где так вкусно пахнет от принесённой мамой чашки с наваристым куриным бульоном, на поверхности которого среди поблёскивающих монеток жира плавают крохотные кубики подрумяненных гренок.

А потом меня кормят с ложки.

И вот, едва заглотав этот потрясающе ароматный и вкусный бульон, я в совершенно неудержимом порыве любви и благодарности вскакиваю на ноги на кровати и, несмотря на мамины протесты, бросаюсь к ней на шею.

А она? Ну, разве дано ей меня оттолкнуть?

В одной руке, на отлёте, мама продолжает держать опустошённую чашку, а другой – обнимает меня, прижимая к себе. Я же тыкаюсь лицом в то место, где мамина шея переходит в плечо, и по-щенячьи жадно втягиваю носом её запах – запах безопасности, запах заботы, запах жизни, запах любви…

* * *

Вот, что это было. Наверное, в приписываемом Фрейду утверждении, будто мужчина для любви ищет женщину, похожую на мать, что-то всё-таки есть. Во всяком случае, мне показалось, что я нашёл объяснение и той стремительности, с которой развивалось моё чувство к Диане, и той притягательности, которой она для меня обладала. «Мамин запах» вряд ли стал в процессе нашего сближения главным элементом, но, видимо, он разбудил у меня в подсознании какие-то спавшие до этого точки роста, из которых с неизбежностью должно было возникнуть что-то гораздо большее, чем обычная симпатия, скоротечная влюблённость или необременительная связь…