Читать «Ричард III. Последний Плантагенет» онлайн - страница 144

Когда он вошел, хохотуны примолкли, но необычное оживление все еще чувствовалось в полутемной душной зале. Карл повел носом, с удовольствием ощутив благословенный запах мяса, жарящегося на вертеле. Сел за одну из лавок и подозвал хозяина:

– Эй, бородач!

Тот отмахнулся, а явился и вовсе только после третьего окрика. Бухнул перед Карлом кружку и заверил в том, что мясо еще не готово. Рыжий не торопился, но оказанное невнимание обижало его. Бородача он знал давно и на пренебрежение с его стороны обычно не жаловался.

– Ты, как погляжу, совсем гостей не холишь.

– Да вот, – хозяин обвел рукой заведение, которое даже в столь ранний час было заполнено до отказа.

– И с чего у тебя тут так оживленно? – фыркнул рыжий.

Бородач снова махнул рукой – на этот раз на ближнюю стену, на выскобленных досках которой белел листок.

– Да вот, – пояснил хозяин и слегка стушевался.

Рыжему хватило взгляда, чтобы понять, над чем ржали завсегдатаи сего приличного в общем-то заведения. Басня про «кота, крысу и собаку, которые правят страной, направляемые свиньей» облетела Лондон и окрестности с поразительной быстротой.

Намеки она содержала далеко не двусмысленные. Под «свиньей» подразумевался белый вепрь – герцогский герб Ричарда Глостера, от которого тот, приняв корону, не отказался, хоть и попытался придать кабану сходство с конем. «Котом», «крысой» и «собакой» назывались ближайшие друзья и сподвижники Ричарда III – сэр Уильям Кэтсби, сэр Ричард Рэтклифф, и виконт Фрэнсис Ловелл – по смыслам, символам и созвучиям их фамилий. Именно на этих людей король возлагал надежды. Оплакивая смерть единственного законного сына, он несколько отошел от дел.

Сам Карл считал этих троих людьми достойными, а вот смех над родовыми символами и фамилиями – отвратительным и низким. Если хочешь опорочить человека, а не за что, то начинаешь цепляться к внешности, родственникам или домысливать еще какие изъяны. Всем и каждому известно, король о благе Англии печется, а, ты ж смотри, и его подняли на смех.

Конечно, ничего из этого рыжий не сказал. Да и вразумлять завсегдатаев не стал. Неблагодарное то дело – пьяниц наставлять на путь истинный, этим пусть уж лучше церковники маются.

– А я и благодарен ему, – вдруг сказал, словно оправдываясь, хозяин. – Сначала хотел выгнать этого сочинителя, а листки его сжечь, а потом решил: пусть висит. Зато народ радуется. Из-за этих проклятых дождей скоро дышать водой начнем и рыбами обернемся.

– А ты сочинителя видел? – спросил Карл и воскликнул, когда трактирщик принялся оживленно кивать. – Врешь, поди!

– Так зачем мне врать-то? – обиделся бородач. – Он сам назвался. Сказал, будто басню сочинил. Героем себя возомнил, людям глаза на правду раскрывающим.

– Да кто он-то? – Карл в три глотка ополовинил кружку.

– А Коллингборн.

– Уильям который? – переспросил Карл. – Так он же камергер уилтширского имения герцогини Йоркской. Зачем ему пасквили сочинять на сына заступницы и госпожи своей?