Читать «Суббота навсегда» онлайн - страница 58
Леонид Моисеевич Гиршович
— Правильно, — потупясь, тихо.
В прошлый раз ее Петечка так прыснул, когда я назвала Геннадия, что Варюша сразу отказалась играть дальше, сказав, что знает меня, и знает о моих чувствах к Гене, и пусть я другое имя назову, а трепать это она не позволит.
Соглашаюсь.
— Хорошо, буквы «г» не будет.
Проходит минута, они мне «стоп».
— Имя «Петя».
— Какое совпадение, — замечает мама. — Наверное надо было договориться, чтоб без имен присутствующих.
— Мы уже договорились, чтоб без буквы «г». Петя… — повторяю я как бы в раздумье. — Это… значит… пожалуй, вот что: кричит «Варюсь! Варюсь!» — а само так и остается всмятку.
На миг все лишились дара речи. Но у меня и впрямь это имя рождало такую фантазию — с тех пор, как у Пети обнаружилось одно врожденное уродство: для устранения его требовалось хирургическое вмешательство. Пришел к нам один господин в енотах со своим ассистентом, и сделали они Петю гусаром.
— Ты… ты… — Варя не находила слов, только побелела в своей бессловесной ярости. Вот тогда-то я ей и сказала:
— Люби детей, но своих.
Мама закрыла лицо руками. Папа еще раньше бежал с поля брани, вернее, от зрелища усекновения главы, ужаснувшись сей новой Саломее. У себя в кабинете средь тетрадок и сочинений Толстого оплачет он свою пропащую дочь. Но, может, все же о другом, рыжая твоя бородушка, рыдал ты, запершись в четырех стенах? Выдали тебя подчеркнутые красным карандашом места в «Крейцеровой сонате». А еще больше — то, как неистово пытался ты потом это стереть, но багровые рубцы сохранились под строкой навсегда. Я видела все. И все поняла.
Maintenant ou jamais. Идол должен быть сброшен с пьедестала. Этот их Петя — самый настоящий идол. Папа уже глядит на меня их глазами. «Но одно, — обращаюсь я к ним мысленно, — знайте одно: чтоб вернуть родному отцу зрение, я готова на все. Я за ценой не постою. Чтоб открылись вещие зеницы… Ангел, исцеляющий Товия — это буду я. Что́ я говорю — ангел… Дьяволица! Белая дьяволица! Ах, ради этого я даже согласна обездолить себя в горнем мире».
Дожидаясь, пока все заснут, я многое передумала. Вспоминала Ялту: орошаемый солеными брызгами мол, Паника, плененного на симферопольском вокзале… А вот Павловск, пьяный от сирени, и мы, три грации, сбиваем зонтиками головки одуванчиков. После происшедшего с Атей Манечке и со мной запретили водиться — дули на холодное. Селим-паша… Он ведь не был добряк, почему же он не казнит Бельмонта, отпускает с ним Констанцию? Этого я никогда не могла понять. Вспомнилось и одно из моих первых стихотворений — «Казненный пленник»:
Смешно. Они говорят: я какие-то питаю к Гене чувства. О, если б я только захотела! Я б могла разрубить то, что его к ней привязывало, одним-единственным ударом — ударом его шашки. Я еще посмотрю, не сделаю ли я это. Только прежде другое, заветное: чтоб спала пелена с папиных глаз… Чу! Кажется, уснули.
