Читать «Суббота навсегда» онлайн - страница 41

Лето. Вонь (а ее тоже барышням замечать не положено?). В траве и в воздухе жужжат всяческие жужжальца. Где подсохло, там уже пыльная корка земли, а где еще влажно — там вправлены в грязь осколки неба. Надо смотреть под ноги — и под ножки, обутые… во что мы обуты? Как у нашей Ниночки белые ботиночки, между ног пирожок на две половиночки? Взять да и брякнуть такое и посмотреть, что ниночки на это скажут. Моя мысль гуляет, можно сказать, совсем загуляла.

— Грузовик проехал, — прокомментировал я привычный шум нашего времени. — ГАЗ-51.

Она кивнула, про грузовики мы знаем. Я задрал голову: полз бы по синеве реактивный самолетик — собственной беленькой личинкой, в миллиметре от которой начинается белый шов вполнеба, сперва тонкий, а после расползающийся, как будто в рощинской больнице оперировали. Вот бы посмотрел на ее реакцию.

— Елена… простите?

— Ильинишна.

Наполовину угадал, зовя ее «Зоологинишной».

— А вас не удивляет, что ваше имя я все-таки знал?

— Я сейчас устала… с дороги… и поэтому ничему не могу удивляться.

— Вам, наверное, хочется прилечь, отдохнуть? Или присесть, посидеть, собраться с мыслями?

А у нее уши свежепроколоты, еще не зажили. В смысле, так и не зажили.

— Да, я бы не возражала где-нибудь сесть.

— Тут недалеко я живу. Мы могли бы заглянуть ко мне.

— Спасибо.

— Вы меня ни о чем не спрашиваете, только я — вас, Елена Ильинишна. Может, я делаю что-то не так? Скажите мне, если я делаю что-то не так.

— Нет, все так.

Августовский манифест всемилостивейше дозволял мне в мою комнатку на втором этаже «приводить», но зато обрекал убирать за собою: складывать постель, мести пол, проветривать. В ожидании визита я бы, конечно, прибрался, может, даже цветы поставил. Но как раз визиты планировал я сам, и моя комната была сейчас берлога берлогой. Надеюсь, что хоть окошко открыто. Можно было еще сидеть в саду, в беседке: пить чай и беседовать и, кстати, посмотреть, может ли она есть, пить. Далее. Анатомическое тождество разных поколений людей несомненно, но лично мне хотелось разувериться в этом — на примере каких-то крошечных отличий в ней. Как было бы здорово увидеть в ее физическом составе что-то, чего уже нет в природе. Свои поиски я почему-то сосредоточил на кожице, затянувшей лунку ее ногтя.

Она перехватила мой взгляд:

— Ах, порвалась перчатка… — как будто это произошло только что. Но эта дырка была еще до того, как я родился, еще до того, как крестьян загоняли в колхозы, до того, как трем фатимским подпаскам явилась женщина на лугу, сказав страшное слово «Россия».

— Вы можете снять, а потом зашьете.

Мысль: она зашивает и вдруг укололась. Вскрикнет? Кровь появится? Боль почувствует?

Путь нам преградила незасыпанная канава, на таких оттачивают свое остроумие журналисты-«крокодильцы». Через канаву было переброшено несколько досточек. Это давало мне возможность, которую я искал — при этом страшно ее же боясь: подать Елене Ильинишне руку, как поступил бы всякий на моем месте, и убедиться, что ее рука — теплая. Или наоборот: что это — совсем другое.