Читать «Суббота навсегда» онлайн - страница 208

— Обвиняемый приговаривается к умеренному испытанию, — проговорил председатель вставая, и удары древков копий о пол возвестили перерыв в заседании.

О, ты не знаешь, как месть сладка!

Закон гласил, что однажды поданное прошение на Высочайшее Имя не может быть взято обратно даже ввиду обстоятельств, делающих его абсурдным. Как говорили древние: stulta lex, sed lex. Некогда по этой причине Его Святому Католическому Величеству Филиппу II пришлось исполнить желание вице-адмирала Мартинеса де Рекальдо: специальным указом разрешить ему подымать леонский штандарт на «Эвите», обломки которой к тому времени уже выбросило на побережье неподалеку от Дюнкирхена — о чем королю и его мышам было доподлинно известно. Тем более бегство Констанции с родовитым идальго с севера не могло повлиять на милостивое решение Его Величества Филиппа IV (или Третьего — кто там был?) впредь позволить ей именоваться сеньорою де Кеведо-и-Вильегас, а по вступлении в брак «урожденной» — и т. д.

Весть о бегстве Констанции стоила вестнику разбитого носа, а присутствовавшему при сем цирюльнику — разбитого блюда. К счастью, нос был бесплатный, блюдо — немногим дороже: оно служило подставкой для медного тазика — чтоб с него не капало; но хотя его светлость щедро возместил брадобрею нечаянный расход, тот, где только мог, злорадно расписывал, как это вышло, да почему, да каково теперь его светлости, хе-хе…

Ближе к полудню коррехидор получил еще одно известие: о том, что монсеньор Пираниа намерен собственной персоной прибыть к нему в таком-то часу — или же в таком-то часу предлагает его светлости посетить канцелярию верховного инквизитора Толедо. Коррехидор отвечал, что готов к встрече с его инквизиторским священством, где монсеньору будет угодно, однако право выбирать время оставляет за собой. Ему более подходит такой-то, а не такой-то час. На это Пираниа отвечал, что время встречи, указанное коррехидором, к величайшему сожалению, для него неприемлемо по причине других неотложных дел, однако если встреча с ним в таком-то часу не нарушает других планов его светлости, то он, Пираниа, возьмет на себя труд прибыть в дом коррехидора. Дон Хуан, прикинув на пальцах, посчитал себя по очкам в выигрыше и согласился.

Приплыли носилки монсеньора. На позолоте полыхала вечерняя заря — на гербе, украшавшем одну из боковых створок, факел в зубах «пса Господня» выглядел как настоящий. Восемь носильщиков двигались «рессорчатым» шагом (в его основе походка «нудящего вспять понос»). Абсолютно в ногу с ними двенадцать копий, по числу падений Спасителя в Его пути на Голгофу, сопровождали этого грозного понтифика, а впереди еще шли парами шесть мальчиков-министрантов — символизировавших шесть лет осады Тарифы.

Великий толедан тоже не посрамил себя. Двенадцати танцмейстерам с копьями были противопоставлены двенадцать свирепых астурийцев, каждый с алебардою в одной руке и аркебузом в другой, а шести служкам — шестеро стряпчих, каждый с письменным прибором — и с дончиком Хуанчиком во главе. Сам дон Хуан был одет, как и в тот день, когда впервые во всем своем блеске предстал перед Констанцией, только голову его покрывал черный бархатный цилиндр, усыпанный розовыми гиацинтами, камнями не ниже алмаза — этот головной убор можно было не снимать в присутствии короля, а уж в присутствии монсеньора и подавно.