Читать «Суббота навсегда» онлайн - страница 20

Столик, за которым сидел Эйе, был пуст. Жрец уже давно все съел, умыл руки и теперь скучал в ожидании конца семейного праздника, куда он был как бы полузван. Характерно, что кусок благовонного жира на его обритой голове никак не желал таять. Это была примета. Гостям, напомним, рабы клали на парик — жрецам на обритую макушку — куски застывшего ароматизированного жира, что медленно стекал на шею и на грудь — в общем, приятно. Во дворцах, иначе как увенчанные этими благоуханными глетчерами, гости не пировали. И вот, тогда как большинству гулявших на царской свадьбе рабы дважды, а то и трижды накладывали на голову по свежей порции, верховный жрец Солнечного Диска, казалось бы, молодой, восторженной религии, все еще сидел с нерастаявшим куском. Говорят, это выдает людей холодных и расчетливых, что в случае Эйе указывало еще и на двоедушие.

Но мы отвлеклись. А отвлеклись мы от вопроса, что «значат» египетские лица («значки лиц»), что за душевная черта в них обобщена? Под каким же углом зрения египтянин «смотрит и видит» — чем, собственно, и обусловлены неповторимый наклон головы, строение лицевых мышц, тембр голоса?

Трехмерные изображения, оставленные ими — нам — свидетельствуют: эти люди стали похожи на тех животных, которых пытались уподобить себе. Из живых тварей сегодня лишь худая тонкохвостая кошка с каирской помойки своим видом хранит память о девушке по имени Анхесенпаатон.

В нашем археологическом ощущении прошлого, когда оно двухмерно, египтяне возникают этакой игрой фаса и профиля, существами, которые движутся перпендикулярно направлению своего взгляда и развороту корпуса. Прямоугольные плечи у женщин, кажущихся узкобедрыми, оттого что повернуты к тебе боком — да еще когда парик своей формой похож на дамскую стрижку начала шестидесятых — превращают их, скажем, нашу бедную Анхесенпаатон, чуть ли не в манекенщиц. Вот пишет же Картер, что «в результате многократных изменений мужского идеала женской красоты современному идеалу более близок облик древнеегипетской женщины, чем красавиц классических времен, эпохи средневековья или Возрождения… Если надеть на Нефертити платье „от Диора“, и она войдет в нем в фешенебельный ресторан, то будет встречена восторженными взглядами присутствующих».

А Анхесенпаатон? Ее родители были похожи между собой как брат и сестра Курагины, оставаясь — один уродцем, другая красавицей. Анхесенпаатон не унаследовала красоту Нефертити. Что касается отца, бывшего ей одновременно и дядей и мужем, то Аменхотеп IV (как звался он, прежде чем выкинул свой монотеистический фокус и сделался Эхнатоном) имел почти женскую грудь, округлый живот, широкий таз и покатые плечи — словно бросал вызов не только жрецам Амона, но и всей древнеегипетской Академии художеств. Передав свое женоподобие дочери, а не сыну, Эхнатон этим никак не мог ей повредить. Потому, не став второй Нефертити, Анхесенпаатон в дурнушках все же не оказалась.