Читать «Суббота навсегда» онлайн - страница 198

Леонид Моисеевич Гиршович

Судья и заседатели по очереди подходили к нему, приподнимали рубаху и, наклонившись, разглядывали, если так можно выразиться, наличие отсутствия какой бы то ни было возможности что-либо разглядеть.

Также Эдмондо признался, что прибегал к услугам беса, который с необычайным проворством действовал в обличии ребенка. Это он задушил служанку по имени Аргуэльо. Зачем? И тут выяснилось, что ответить на вопросы «зачем?», «кто?», «что?», «где?» Эдмондо решительно не под силу. Он начинал путаться, говорил невпопад.

— Где спрятаны тридцать тысяч золотых? — кричал в боголюбивой ярости инквизитор.

— Да, спрятаны, — отвечал Эдмондо, у которого к тому же грудь, бока и спина были в крови от пик: он поминутно на них валился.

— Наперсник Сатаны, тебя повесят головой вниз, — угрожал человек с торчащим кверху клыком вместо головы, — и тогда уж рот у тебя откроется! — Точно эти тридцать тысяч Эдмондо запрятал себе в рот, и уж после вышеуказанной меры червонцы всенепременно со звоном посыплются из него на пол.

На второй аудиенции Эдмондо рассказал, как призрак Видриеры, грозя вечными муками, повелел ему уйти из Пермафоя, где он скрывался, и на Сокодовере возвестить тройное покаяние.

— В чем ты, пес, каешься?

Эдмондо каялся в убийстве, краже денег… э-э… чародействе и сожительстве с ведьмой…

— В покушении на кровосмесительный блуд?

— Да-да, — повторял он за инквизитором, как двоечник за учителем.

Судьи еще раз тщательно исследовали его промежность, после чего снова расспросили о происшедшем между ним и его новоявленной сестрицей — с такой скрупулезностью, какая сделала бы честь самому Петру Палуданусу.

Тогда подал голос один из монахов-квалификаторов:

— Правомерен вопрос: когда демон или ведьма удаляют у мужчины бесследно его детородное естество, зачем они это делают? Зачем дьяволу удалять орудие своего успеха, когда через совокупление плоти он может принести в мир гораздо больше зла, чем иным способом? Бог, как известно, по сравнению с другими человеческими поступками, более всего попускает околдовывать именно это действие.

— Но отказом от преимуществ ад в своей гордыне бросает вызов небу, оскорбляет Бога, — возразил немедленно другой, — а это служит дьяволу наибольшим удовольствием, хотя бы даже и наносило ущерб его главной пользе, состоящей, как мы знаем, в погибели душ. При этом, брате, попускается вредить людям — в собственном их рассуждении наипаче. А такую возможность враг рода человеческого упустить никак не может. По определению.

— Презренный, ты полагаешь, что околдован? — вскричал тот королевский советник, у которого был голос повыше.

— Да… да…

— И кто же тебя околдовал? — спросил другой, побасовитей.

— Колдовка… та, что намедни… Гуля Красные Башмачки! Констанция! Будь она проклята! Будь она проклята! — вдруг стал в исступлении кричать Эдмондо и разрыдался — к превеликому удовольствию судей, увидавших, что благодать проливания слез не чужда раскаявшемуся, и дружно по такому случаю перекрестившихся.