Читать «Суббота навсегда» онлайн - страница 176

Хуанитка была в превосходном расположении духа, от трагической перемены в жизни Эдмондо она только выиграла. В Индию или на костер — это было ей в общем-то все равно. Главное, чтоб в подходящей компании. Вон сидит, слепой мой конь.

Трала-ла-ла, —

пела она,

Любименький, Ты берегись моей любви. Она, как птичка, прилетит, А вылетит, как бегемот.

— Не угодно ли подкрепиться вашей милостыньке? Хуанитка живо слетает, червя притащит, заморим его. (Поет.) Птичка над моим окошком… Ах, сеньор кабальеро, вы как неживой больше. Ну… Живчик, живчик, оживи, мне яичницу свари… — она принялась его трясти за плечо, как пристав — пьяного артельщика.

— В…в…идриера, — с трудом пробормотал Эдмондо и после паузы — такой, что в нее мог бы важно прошествовать караван верблюдов — прибавил заплетающимся языком: — Тройное покаяние… — с чем и уронил голову на грудь.

— Тройное покаяние?

Чуткая на чужие желания, она легко вообразила себе, как бы это было, и облизнулась: заманчиво. В глазах лукаво и насмешливо запрыгали чертики. Сокодовер часа за два до рожков: шумно, весело, пестро, продавцы продают, покупатели покупают, носильщики носят, воры воруют — всяк выполняет свое предназначенье. До какой-то хуанитки кому есть дело… пока не произносятся заветные слова.

И тут все смолкает, и взгляды все устремлены на нее, на путану. Но позвольте, кто это рядом с нею? Ужель тот самый… сын великого толедана, проклятый отцом? Теперь каждому понятно, за что проклят и с кем спутался. Тройное покаяние! И весь Сокодовер в священном ужасе, просто в античном ужасе повторяет стоустым шепотом: «Тройное покаяние… Слушайте, слушайте…» Толпа объясняет, толкует происходящее, растет вкруг избранника и избранницы. Но хоть кольцо и массивно — оно подвижно, словно надето на палец: куда палец, туда и оно.

Осыпая свое темя несчетное число раз повторяющимися ударами ладони (кисть словно порхает над головою), кающиеся грешники в окружении несметной толпы обегают весь город, прежде чем постучаться туда, где их возведут на заклание.

— О Эдмондо! — вскричала хуанитка с восторгом, впервые обращаясь к нему, как к своему, и прижимая к груди его помертвелую голову. — О миленький дружок, нам будет в чем с тобой покаяться, коррехидорское отродье ты мое.

Два торжества

Два торжества, как два гусара… не любит быстрой езды… мечтайте осторожно, мечты сбываются… Нужное (дальше перечеркнуто). Из обломков, из осколков, из пыли слагается по-ахматовски респектабельное здание следующей главы. Дельту миновали, засим — морская тишь и счастливое плавание.

Волнение у Севильянца улеглось. Астурийку схоронили. Состояние раненого заметно улучшилось, и Констанция вернулась к своему повседневному занятию. Марфа сменила Марию, если так можно выразиться (а можно — при условии, что Бог есть любовь).

Она как раз убирала грязные тарелки, когда к дверям с грохотом подкатила карета с герцогским гербом. Это — драгоценная мечта Гули-красноножки. Всякий раз, ради удовлетворения своей потребности в ней, она запирается в нужнике молитвы. И вот эта мечта была чудесным образом близка к воплощению. Констансика действительно убирала со стола грязные тарелки с остатками налипшей на них крольчатины, излюбленного лакомства козопасов с Кадарских гор, откуда мой осиротевший отец трехлетним был привезен своей матерью к родственникам в Ла Гардиа; молодая вдова не намного пережила супруга, так что дитя вскоре сделалось круглым сиротой. Другой угощавшийся крольчатиной корчете, Рисковый, родом был из той же местности, что и отец — из Корпы. Гастрономические пристрастия обоих кадарцев трогательно совпадали.