Читать «Прекрасная Дева Орков» онлайн - страница 34

– Этого не может быть, – сказал молодой эльф, из последних сил сдерживая отчаяние. – Она ненавидит уруков. Она провела некоторое время в их войске, но она не из них.

– А я не говорил, что она урука, – невозмутимо ответил Тингрил. – И облик ее, и повадки, точно, не совсем орочьи, но она малоросла и тоща… Да что тебе до ее племени? Она может и не ведать, в чем сила талисмана, от ее невежества этой силы не убавится. Прислушайся к себе. Вспомни, что случилось с тобой, когда ты впервые заговорил с ней?

– Что случилось со мной, – растерянно повторил Нарендил. – Мне стало весело. Будто зло, которым полна долина, начало отступать. Неужели это был… – Он умолк.

– Это был морок, Нариндол, – договорил за него Тингрил. – Зло отступает, чтобы снова напасть. Ты жаждал отдыха, торопился снять доспехи. Она воспользовалась твоей усталостью, чтобы навести чары. Счастье, что ты побрезговал тайным бегством. Теперь у тебя есть надежда. Чары будут развеяны. Слушай.

Поющего Тингрила никто бы не уподобил Человеку, самый голос его словно принадлежал кому-то из героев древности, словно пели звезды и черные скалы. Никогда прежде Нарендил не слышал этой песни, но тут же в нем проснулось давнее воспоминание. Яркое солнце в лесной траве, крошечные белые цветы под ногами, и знакомый голос: «…Они нападают в чаще и высасывают кровь…», и нельзя поднять глаза, чтобы не показать страха. То были черные дни, когда каждый спрашивал сам себя, удастся ли ныне отразить натиск, и ответа никто не знал… Теперь, как тогда, он заново прощался с чем-то, что, казалось, не могло его покинуть. Ужас и удивление превозмогали скорбь – так воин видит на земле руку, отсеченную клинком, и уж потом ощущает страшную боль в обрубке.

Нарендил понял, что слышит плач по себе самому. Ни слова в песне не было о нем, но это он скакал на горячем коне во весь опор, а тот, кто тихо стоял и глядел ему вслед, безоружный, одинокий, обреченный, тоже был он сам, Нарендил, Нариндол Рыжий, эльф Сумеречья. Ты потеряешь свою сущность, говорил он себе. Ты утратишь имя, ибо некому будет окликнуть тебя. Ты не увидишь более ни матери, ни родного дома. Ты перестанешь быть Эльфом, забудешь и речь, и музыку, из памяти твоей уйдет жизнь и она обратится в пыльную книгу. Ты ничего не получишь взамен, и ты вечно будешь скитаться, лишенный облика, подобный тени, что ищет дорогу в Мандос… Он и сам уже готов был плакать по себе, как по ушедшему другу. Рушился мир, который носит в своей груди каждый из обитателей Арды. Сгинул навеки тот, кто пел о Дагор-нуин-Гилиат и об оружии нолдор. Нет больше того, кто за час до рассвета, в молочном тумане срезал кинжалом синие ирисы у запруды Эйфель Даэн. Нет того, к кому прилетал зимородок. Нет того, кто после первой битвы в Бурых Землях сложил боевую песню на Всеобщем языке, а наутро услышал, как ее распевает бородатый копейщик из войска Эсгарота… Больно было вспоминать все это, но вдруг он узнал, что расставание не произошло наяву. Плакать не о чем – это только песня. Стоит ей закончиться, и призрачный Нарендил, подобный тени Мандоса, исчезнет без следа… И тут он снова увидел, как поблескивают мокрые стены в темной пещерке. Хаштах по-прежнему сидела прислонившись к камню и запрокинув голову. Он заглянул ей в лицо и понял, что она мертва.