Читать «Вопросы борьбы в русской истории. Логика намерений и логика обстоятельств» онлайн - страница 98

Россия в плане развития частной собственности (не путать с семейно-обособленной) относится к мейнстриму планетарного развития, а не к западному (капиталистическому) «выверту-извращению». Относительно невеликий по объёму совокупный общественный продукт (результат хозяйственной деятельности русских в зоне рискованного земледелия евразийского неудобья), огромные пространства (транспортные издержки), постоянные войны на три стороны света – всё это делало собственность (не частную собственность, а собственность вообще) в русской системе жизни вторичной, производной, функциональной по отношению к власти. А само общество приобретало служебно-служивый характер. Развитие в таком типе социума частной собственности, не говоря уже о капитализме, есть показатель не прогресса, а регресса и упадка. Что и происходило у нас в конце XIX – начале XX в. При том, что частнособственнический слой позднесамодержавной (пореформенной) России был невелик, этого вполне хватало для нарастания кризиса. Ведь жил этот слой по потребностям верхушек буржуазного Запада с его индустриальной и мощной аграрной основой, а не по потребностям, которые могла удовлетворить русская система хозяйства. Западоидность российской верхушки может обеспечиваться только одним – усилением эксплуатации и разорением основной массы населения, что и повторилось в 1990-е – привет позднему самодержавию. Частная собственность и капитализм в России и для России – это всегда показатель серьёзной социальной болезни.

Показательно ещё одно: сегодня частная собственность постепенно отмирает – вместе с капитализмом – на самом Западе, на её место приходит корпоративная и иные формы нечастной собственности.

– Время ли сейчас для манифестов в искусстве?

– Едва ли. Манифесты – не заказная вещь, а веление времени. Манифесты – это победный клич новых социальных сил, социальная гниль на это неспособна. Впрочем, история тем и хороша, что ситуации в ней нередко меняются стремительно.

– В книге «Холодный восточный ветер Русской весны» Вы пишете, что нам предстоит пережить трудные, возможно, даже кровавые ближайшие 10–15 лет. Можно ли провести прямую линию опричнины Грозный – Сталин, которую вы исследуете, к Путину?

– Нет. Путин не демонстрирует не только опричнину, но даже волю или склонность к ней. Пока что линия «Грозный – Сталин» заканчивается на Сталине; его, как и Ивана Грозного, характеризует определённость позиции. В то же время разрешить главное противоречие путинского курса – между противостоянием с Западом, нежеланием медведя отдать кому-либо свою тайгу, с одной стороны, и продолжением чубайсовско-кудринской вариации неолиберальной экономической политики, с другой – невозможно без чего-то похожего на (нео)опричнину. Экономическая политика последней четверти века сделала постсоветскую Россию типологически весьма похожей на царскую Россию начала XX в. (социальная поляризация, сырьевая специализация, слабая социальная база власти), опасно похожей, я бы сказал.