Читать «Посткоммунизм и национальный вопрос в России и СССР» онлайн - страница 3

Если быть русским, как мы это частью увидели, проблематично, то быть советским сегодня — чистейший абсурд, если только не свести все к вопросу гражданства. Быть советским сегодня — значит быть членом общности или союза, которые больше таковыми не являются и не имеют оснований для того, чтобы существовать, по крайней мере, в известной до сих пор форме. Ведь что представлял собою СССР в период своего внутреннего и международного могущества? Поверхностно рассуждающие западные историки видели и продолжают видеть в СССР не что иное, как продолжение Российской империи, а в советской политической системе — продолжение политической системы царизма. Этот тезис иногда принимает крайние, доходящие до самоутрировки формы, но в наиболее умеренных разновидностях он общепринят и в самом западном общественном мнении, для которого "русские" и "советские" — синонимы. Однако СССР, более или менее совпадая территориально с бывшей Российской империей, исторически возник как антитеза последней с целью ее разрушения Российская империя при всем ее своеобразии, о котором упоминалось выше, принадлежала к семье великих европейских империй, отличаясь от них главным образом авторитарным характером центральной власти, осуществлявшейся в деспотических формах и в самой метрополии Империи, где вплоть до начала 60-х годов прошлого века существовало крепостное право — основа всеобщего политического рабства.

То, что теперь называется "советской империей", первоначально представляло собой не преобразование царской империи в целях ее сохранения, а являлось форпостом и плацдармом мировой революции, которая после завоевания власти в российской столице должна была распространяться за пределами России, следуя собственной программе. Все расчеты этой революционной авантюры на поверку оказались ошибочными, но это не означает, что советская власть была "русской": она была именно советской и коммунистической властью, причем она состояла также и из русских, для которых, однако, их родина служила лишь базой метанациональной политики. Дух завоевания и аннексии, с самого начала продемонстрированный новой властью, был оборотной стороной готовности идти на попятную, проявившейся в "похабном" Брест-Литовском мире: уступки и приобретения, компромиссы и упорство, защита и агрессия — все это было не что иное, как моменты стратегии и тактики, целью которых была мировая революция, и перед лицом этой задачи все было ничем иным, как средством. Существенно положение не изменилось и во второй фазе революции — сталинской (или фазе "социализма в одной стране"), которая, несомненно, частично отличалась от первой, но по-прежнему направлялась революционной идеологией, для которой Россия, более того, главным образом Россия, была простым материалом для проведения советской и коммунистической политики. Так называемый "советский патриотизм" был искусственным гибридным образованием, и его нельзя отождествлять с русским патриотизмом, хотя с некоторого момента он включал в себя, наряду с другими ингредиентами, и элементы русской культуры, предварительно подвергнутые отбору и фальсификации. Дело в том, что родилась новая форма национализма, парадоксальная по сравнению с традиционным, которую я бы назвал "идеологическим национализмом". Этот национализм, когда дело касалось Советского Союза, был также и интернационалистическим, подчиняя все интересам СССР как мирового центра становившейся все более мифической революции.